Со двора мы идем в школу. Я ничего не спрашиваю. Во всем я положился на Ивана Григорьевича.
– Сюда!..
Мы заходим к Анисье Петровне. Она встречает нас у порога. В очках, в кружевной наколке на седых волосах, в руках клубок и спицы. Шаркая валеными туфлями, она проводит нас в темную свою комнатку с самоваром, с зеленой лампой, с полками книг.
Анисья Петровна – приисковая старожилка. Ей уже много лет, но она неустанно заведует школой. Седая ее голова всегда серебрится на женских собраниях.
«Значит, и она в сговоре! – думаю я. – Однако не ошиблись они, избрав меня поверенным общей их тайны! Мне, конечно, предназначена роль, и если она направлена непосредственно против Максакова, я постараюсь сыграть ее со всей нелюбовью к этому человеку и с достоинством…»
Едва мы усаживаемся за стол, как снова стучат. Я настораживаюсь. Обстановка конспирации действует.
Входит Бахтеев, потирая озябшие руки. Он почему-то конфузливо улыбается. Ну совсем он сейчас не похож на занозистого «агитатора» с речки Теи!
Час от часу становится интереснее… У этих людей все уже, как видно, сговорено заранее. Дело только за мной!
Заправилой, как видно, выступает Иван Григорьевич. Спаял нас этот немудрый старичонка!
– Голубчик, Владимир Сергеевич, – говорит мне просто старушка. – Помоложе вы нас да порезвее. И должны помочь… При мне в семнадцатом году бежал отсюда золотопромышленник Рудаков. До станций он не доехал: умер от сыпного тифа. Была с ним жена и приемная дочь Ириша, девчурка двенадцати лет. Возчики, что Рудаковых на станцию отвозили, после рассказывали, как все дело было… Одним словом, похоронила Рудакова мужа, собрала все вещи и уехала вместе с Иришей в Ленинград… От Ириши я вскоре открыточку получила. Писала она мне, что доехали они хорошо, и адрес мне свой сообщила.
Семь лет прошло с тех, пор. Больше за это время я от Ириши весточек не получала. Жива ли она, моя девочка, или нет – не знаю…
Анисья Петровна стала быстро вытирать набежавшие слезы.
– Понимаешь, Владимир Сергеевич, – сильно любила меня Ириша…
Анисья Петровна снова торопится вытереть слезы. Я с напряжением слежу за ее движениями. Хочется скорей знать – что же дальше? Нить рассказа где-то путается, и мысли мои беспорядочно громоздятся одна на другую.
Но вот Анисья Петровна снова продолжает рассказ:
– Когда Рудаковы взяли к себе Иришу, жила я с ними рядом. Вся жизнь их мне известна…
Жена Рудакова скучала, детей у них не было, поэтому и взяли они воспитанницу… Осталась Ириша сироткой, когда отца ее штейгера Макарова в штольне задавило…
Хоть и не плохо жилось Ирише у Рудаковых, никогда она меня не забывала. Все, бывало, забежит ко мне, пощебечет. С самого раннего детства она ко мне привыкла. А уж до чего привязана была – и передать трудно… Все это я тебе, Владимир Сергеевич, рассказываю к тому, что, если жива Ириша, в нашем деле она нам очень полезной может быть… А теперь о главном.