– Привет, Вань.
– Здорово, тезка…
– Васька Настю опять уму-разуму учил… – Мужичок хохотнул. – Потеха.
Настя громко застонала, заохала, плачущим голосом произнесла:
– Ирод ты… У мамки я была, и рубаха это браткина… Фашист…
– Я тебе пообзываюсь, – неожиданно тихим голосом произнес Васька и обмяк, зашмыгал носом, произнес: – Да пустите вы, не буду я больше…
Выдернул руки, шагнул к Насте.
– Не подходи, фашист…
Настя поднялась, шагнула в сторону.
– Ты, это, меня так не обзывай, – со скрытой угрозой в голосе произнес Василий, но остановился. – Ты, это… Я фашистов крошил… Не обзывай… Я ведь узнаю, Настька, где ты гулеванила… Я ведь, ежели обманываешь, забью насмерть… И хахаля твоего тоже… Ты меня знаешь…
– А ты не угрожай, не угрожай! – Женщина обняла Настю за плечи. – Ишь как девку-то разукрасил… В кутузку тебя надо…
– А ты не лезь, Варюха, это наше семейное дело…
– Семейное… А как убьешь?
– А они живучие, – негромко отозвался кто-то из лесорубов.
– Цыть! – прикрикнула Варвара, оглядывая мужиков. – Вот и рожай да рости вас таких…
– Я от тебя уйду… С мамкой жить буду… И брату пожалуюсь, – скривила распухшие губы Настя.
– Ты ночь где-то гулеванила, а я тут метался… Я еще разузнаю…
Василий вновь забелел лицом, замутнел глазами, шагнул в ее сторону.
– Варь, уведи меня…
Настя, прикрывая лицо руками, покачиваясь, торопливо пошла к домику.
– Настя!.. – в голосе Василия прозвучала растерянность. – Ты, это, не дури…
– Эх, Васек, прежде бы разобрался… Угробишь бабу ни за что и сам сядешь, – произнес пожилой мужик, державший Василия.
– А… Ничего с ней не будет…
Настя и Варвара скрылись в домике.
Василий махнул рукой, подхватил топор, торчащий в бревне подле домика, пошел к сваленному дереву.
Мужики стали расходиться.
Побрел к дрезине машинист.
– А ты чего, тезка, уже работать вышел? – спросил вертлявый Иван.
– Не… Мы с сыном на озере были, щук ловили, – сказал отец, опустив руку на Сашкино плечо.
– Твой, что ли?
– А то чей… Вот дай-ка мы с ним прокатимся, пока тебе делать нечего....
– Валяй… А я покурю в тенечке.
Мужичок ловко выбил из кармана широких, покрытых масляными пятнами брюк пачку «Прибоя», губами вытащил папиросу, из другого кармана выдавил коробку спичек, прикурил и исчез за домиком, где под дощатым навесом возле бочки с зацветшей водой и пожарным щитом, набитым на дерево (на котором одиноко висел выкрашенный красной краской багор на короткой рукоятке), стояла скамейка.
Отец положил мешок в тень возле стенки домика, подтолкнул Сашку в сторону трактора.
Трелевочник сладко пах горячим металлом и соляркой.
Отец потеснился на черном сиденье, усадил рядом Сашку, положил его руки на рычаги, накрыл сверху своими.
– Вот