Занялось сразу. С алым пламенем, с полыханием и треском.
– Сейчас рванет, – облегченно нарисовал перспективу Колобок. И, естественно, угадал: тотчас рвануло. Пламя на миг обрело форму оранжевого овала, в котором взметнулись черные корявые куски автомобиля.
– Не слабо, – оценил происходящее Колобок, а говорливый добавил:
– Как в американском кино.
Глава 12
Совет в Филях, не то чтобы совсем в Филях, но состоялся тоже неподалеку от Москвы. На даче Смирновых-Болошевых. Точнее, на террасе дачи.
Покатило к вечеру, и солнце горячими квадратами лежало на крашеном полу. В очередной раз, убегая – припекало – от яркого прямоугольника, Смирнов отодвинул кресло-качалку в тень, вновь уселся и с удовольствием закачался. Он качался, а трое его соратников сосредоточенно, как и положено на военном совете, думали. Долго думали. Смирнову-Кутузову надоело качаться, да и ждать надоело.
– Ну?
– Баранки гну, – ответил Казарян-Ермолов, в далекие-далекие времена сослуживец по МУРу председательствующего, ныне кинорежиссер и даже народный артист. А молодой среди старперов, сорокапятилетний, и потому горячий беллетрист Кузьминский-Раевский рявкнул обиженно:
– Не нукай, не оседлал еще!
Самый рассудительный и самый давний – с детства – смирновский друг, известный журналист Спиридонов, проходивший здесь, скорее всего, за прагматика Барклая де Толли, разумно возразил:
– Вы с Лидой, наверное, в основном все сами просчитали. Да и подумать хорошенько у вас времени больше было. Если же у вас кое-какие сомнения возникли, то вопросы по прорехам задавай, а не нукай.
Лидия Сергеевна, присутствовавшая здесь в амплуа травести – любопытным мальчиком на печи, – мягко согласилась со Спиридоновым:
– Алик прав, Саша.
– Тогда ты и задавай вопросы! – ни с того ни с сего обиделся Смирнов.
– Задам, – мелодично успокоила его жена и задала первый вопрос: – Кто, по-вашему, провел эту операцию с Ксенией, Роман?
Казарян, к которому обратились с вопросом, потер кулаком небритый подбородок, встал с ивового дивана и подошел к двери, на приступочке которой загорал, подставив лицо закатному солнцу, Спиридонов. Казарян внимательно осмотрел цветник, развернулся, улыбнулся восторженно, будто его только что осенило, и поведал:
– У меня две кандидатуры. Безусловная – «Департ-Домус банк», где полновластным хозяином был всеми нами страстно любимый покойник Дмитрий Федорович. Допустимая – уголовная верхушка, чьи капиталы, воспользовавшись временным поражением криминала, умело прикарманил вышеупомянутый банк.
– Письмо, – не сдержался, перебил Кузьминский. – Ты, Рома, забыл про письмо, о котором вряд ли могла знать уголовщина.
– Не забыл. И поэтому считаю эту кандидатуру всего лишь допустимой. Но я, в отличие от тебя, Витя, хорошо знаю, что такое паханы, собравшиеся в кучу. В принципе, они могут все.
Спиридонов с сожалением