Толстый грязный палец старшего лейтенанта уперся в грудь двум бойцам и сержанту Кукину.
– Лезьте туды и поймайте гада! Живым или мертвым! Десять суток отпуска!
– Но, товарищ старший лейтенант… – попытался трепыхнуться Кукин, – У нас только один фонарик!
– Выполнять! – заорал Васильев, передергивая затвор ТТ, – Собаку возьмите! Жду вас два часа! Ежели опоздаете, то добираться до Масловки будете своим ходом! Время пошло!
И тройка скрылась в глубинах земли, предварительно засунув в дыру сопротивляющегося пса Шуршика.
Задержанных отвели в лазарет, где Таня обработала рваные раны и наложила повязки. Жухлый, несмотря на изуродованные руки, чувствовал себя не так плохо и был в сознании. Варнава, потерявший много крови, сознание потерял. Ушить его рану как следует не удалось, ибо пёс вырвал из ягодицы огромный клок, поэтому Таня затампонировала её, просмотрев при этом поврежденную веточку артерии. Варнава истекал кровью, незаметно впитывающейся в матрас.
Вернувшийся в поезд Васильев заглянул в лазарет:
– Ну, что?!
– Перевязала… Кстати, это они с третьего вагона того, с тифом, притащили!
Начальнику конвоя стало все ясно. Так ясно, что даже руки опустились! Убей-Конь, скотина, чтоб ему на том свете черти смолы горячей вместо водки поднесли, нарушил инструкцию! Сорвал зэков тифозного тащить! Да ещё первых попавшихся уголовников! Нет бы безответных политических! Сволочь! Мудак! Козёл! Отдуваться теперь за него придется начальнику. А начальник-то – старший лейтенант Васильев! Ой, мама, роди меня обратно… Ежели не поймает Кукин последнего… как его… Память услужливо ворохнулась: Никишин Андрей Петрович, он же Суханов Степан Сергеевич, он же Худайбергенов Рафик Амангельдыевич, тысяча девятьсот шестнадцатого года рождения, четыре судимости, два побега, осужден Краснодарским краевым судом за вооруженный разбой на пятнадцать лет… Да, ежели Кукин оплошает, то всё, хана! Или стреляться, или на нары… А не оплошает – тогда поживем ещё! Могут, правда, ещё одну звезду с погона скорчевать, ну, да и пёс с ней, переживем. Короче, там видно будет. Авось, пронесёт!
Лампочка под потолком мигнула несколько раз и погасла. Таня встала со стула.
– Дайте спички!
Старлей протянул коробок и их руки соприкоснулись. На миг оба замерли и Васильеву показалось, что женщина что-то пытается до него донести этим прикосновением. Он попытался задержать её теплую мягкую ладошку в своей, но Таня медленно отняла руку и зажгла керосиновую лампу. Она сильно чадила – фитиль давно не поправляли – и огонек колебался от сквозняка. Тени причудливо задвигались по стенам и потолку, наводя на мысли о привидениях. В привидения члену Партии верить не положено, но Васильев все равно поежился и застегнул верхнюю пуговицу гимнастерки.
– Тифозных уже пятеро, Иван Потапыч, – негромко сказала Таня, – Снять бы их с поезда надо, тяжелые оне.
– Сам