Когда хоронили карела, кто-то из его старых знакомых рассказал о том, что хоть он и был вроде как «шишкой», но сладкой его жизнь уж никак не назвать было. Как оказалось, дед его был участником вооруженного восстания карелов и сбежал в Финляндию. Из-за него карелу, хоть он и вырос по партийной линии, все время палки в колеса ставили. А уж сколько выговоров из-за друга-финна получил – вообще не счесть. Из-за него и на пенсию досрочно из райкома партии его выпинали. Как неблагонадежного. А при нынешней-то власти он вроде как безвинно пострадавшим получился и даже пенсион ему на этом основании подняли.
Когда бываю на кладбище, заглядываю иногда на могилки одного и другого. Даже надгробия их дети им одинаковые поставили – квадратные, под черный мрамор. Один год рождения – один год смерти. Две фамилии, каких и у карелов, и у финнов – пруд пруди. Кто из них сталинист, кто ельцинист – не сразу и я через десять лет вспомню. Да и Родине их все равно, какими флагами они махали над ее лесами и озерами, – она им места в себе отвела и поровну, и по-справедливости. Как родила, так и в себя приняла – таких разных и таких одинаковых.
ГОРЬКИЙ ХЛЕБ
Рассказ
– БА-А-АТ-Т-ТАРЕЯ, на ме-е-есте!
Сержант Война с грозным видом прошел вдоль строя, вслушиваясь в добрый стук кирзовых сапог, месивших на асфальте водянистую снежную кашу.
– Я не слышу батареи, вы что, сынки, оборзели?
Бойцы второго месяца службы ещё отчаяннее заколотили сапогами, но и это не спасло их от ярости старшины батареи.
– Стой! Раз-два.
В наступившей тишине только и слышно было, как порывистый осенний ветер треплет оторвавшийся щит огромного плаката, на котором красовался розовощекий, мужественный солдат на фоне паутины локаторов, зенитных ракет и взлетающих истребителей. Лицо солдата излучало огромную гордость, а для пущей убедительности, по всему плакату проходила подпись: "Воин, гордись службой в войсках ПВО!".
Сержант Война стоял, слегка покачиваясь с пятки на носок – верный признак, что он недоволен вверенной ему батареей.
– Вспышка сзаду! – вдруг рявкнул он. Солдаты посыпались на асфальт. Двум последним шеренгам пришлось падать прямо в лужу.
Старшина проверил, все ли выполнили команду из норматива по ЗОМП1, примял к земле каблуком парочку халтуривших бойцов и не спеша заговорил.
– Что, душманы, жрать не хотите? Ну, тогда будем лежать. А потом пойдем на плац, нагонять аппетит. Вы этого хотите? – задал Война свой коронный вопрос. Он любил наслаждаться гробовой тишиной, покорностью этой униженной солдатской массы, зная, что каждый из двухсот бойцов, лежащих на асфальте, молит только об одном – чтобы старшина сменил гнев на милость.
– Ладно, попробуем ещё раз, – размяк сержант. – Отбой!
Через минуту батарея вновь месила кирзачами грязную ноябрьскую кашу, зарабатывая ногами гарантированный Родиной солдатский