Марк говорил о Первородном Звере.
– Все тогда было наполнено разнообразием, красками и… жизнью! Неужели это все правда?!
– О да, – протянула Энигма. И хотя лицо ее скрывала тьма, Марк знал, что она улыбается. – Ты говоришь о славном времени, расцвете воображения. А название тому периоду – детство. И, знаешь, речь не о биологии. Под «детством» я имею в виду доброе и светлое состояние души, когда ты открыт миру, веришь в чудо и умеешь радоваться мелочам. Как славно быть ребенком! Особенно взрослым ребенком. Ты уже обладаешь правами и возможностями взрослого, а внутри у тебя все та же юная весна. Я знаю, человеческие дети бывают агрессивны и жестоки, но давай не будем об этом? Это уже другая сторона медали. В общем, вот такие у меня размышления на этот счет. Сдается мне, ты понимаешь меня. Серьезно, у нас с тобой удивительный уровень взаимопонимания по сравнению с остальными. Ты очень быстро принял то, о чем я тебе говорила ранее. Про Город и мысли. Я бы не стала, пожалуй, рассказывать так много кому-то другому из здешних.
– Я все равно считаю тебя ненормальной, знай это, – буркнул Марк, но Энигма на него не обиделась.
– Что же ты за мной увязался тогда?
Марк молча пожал плечами, и Энигма это почувствовала, хоть и не видела в темноте. А потом продолжила свой рассказ.
– Тот мир, о котором ты сейчас вспомнил, то порождение детской души – не только плод фантазии, – говорила альбиноска. – В материальном мире, частью которого я являюсь, когда-то уже было нечто подобное. Природа, простор, героические события, отважные воины… и даже, возможно, мистические создания. Древность скрывает множество загадок и тайн, она же – колыбель всякой мистики и матерь фантазии. Иногда я думаю о том, что в те древние времена бог сам был ребенком и любил изрядно пофантазировать. А теперь бог, наверное, вырос и ушел по своим делам, оставив созданный им мир.
Энигма тяжело вздохнула, а энергия, которая наполняла Марка в ее присутствии, вновь похолодела.
– Мир такой серый, пошлый и злой, – зашептала Энигма, понурив голову. – Я задыхаюсь в нем. В нем задыхается доброе человеческое чувство.
Марк начал трястись от холода, что наполнил его. Ему совсем не понравились подобные перепады душевных температур, поэтому он замолчал на некоторое время, стараясь согреться, а когда согрелся, боялся вновь заговорить. Боялся вызвать у Энигмы тоскливые чувства, боялся снова замерзнуть. И все же он заговорил вновь.
– Зачем ты делаешь внутренний мир отражением внешнего? – спросил Марк. – Так мы совсем растворимся в пространстве, сольемся с ним и исчезнем. Нутро должно спорить с тем,