Эврар проводил герцога к дормезу[9]. Он был предупредителен, и хоть и велел оседлать жеребца герцога, но правильно рассчитал, что Ренье сейчас не в том состоянии, чтобы ехать верхом. И Ренье тут же зашел в дормез. Устроился на мехах подле жаровни. «Видать, ему слишком уж не важно, если он отказался возглавить кавалькаду». Эврар подумал об этом, накрывая герцога тяжелой медвежьей шкурой. Ренье удобно расположился среди мягких валиков и пуховиков.
– Ну? Чего мы медлим?
Эврар замялся. Оглянулся на дворец.
– А как же герцогиня?
– Разрази меня гром, Эврар! Ты только и думаешь, что о рыжей сучке! – Ренье откинулся на подушки, прикрыв глаза. – Нет больше никакой герцогини. И не было! Запомни это!
Эврар был озадачен, но молча подчинился.
Ночь выдалась морозная. Луна не светила, зато сверкали звезды – холодные и колючие. Кортеж покинул город, и его дымную тишь сменило завывание ветра. Блестели схваченные морозцем стволы деревьев.
Эврар поглубже надвинул на уши меховую шапку. Тепло коня согревало. На плечах толстый плащ. Чего еще надо? Но отчего-то он чувствовал себя неуютно. Порой приостанавливал жеребца, следя за обозом. Он растянулся далеко по дороге. Слабо поблескивают наконечники копий охранников. В одном из возков, где ехали женщины, заметил свет. Подумав немного, подъехал к нему.
– Госпожа Бегга!
Старуха откинула полог. Вся закутана в мех, да, видно, не для ее старых косточек подобные ночные переезды по морозу.
– Госпожа Бегга, как распорядился герцог насчет Птич… – он прокашлялся, – насчет герцогини?
Старуха не смогла ответить ничего определенного. Им было велено собираться. А Эмма куда-то ушла, ничего не взяв. Только свой рыжий плащ. Позже приходил нотарий герцога, искал ее.
– Да что хоть произошло, Меченый? Объясни, сделай милость.
Но он не стал отвечать. Пришпорив коня, ускакал.
Леонтий! Как он сразу не придал значения, что грек остался в Реймсе. Для себя решил, что нотарий должен уладить еще кое-какие дела при дворе. Но зачем тот искал Птичку?
Для Эврара Эмма все еще оставалась беспечной девочкой, что плясала в праздник мая в селении Гилария-в-Лесу. Даже то, что она так долго жила с Ролло, родила тому сына, не играло для Меченого особой роли. Хотя нет, играло. В их последнюю поездку в Руан, когда Ролло венчался на паперти собора с Гизеллой, а Эмма стонала на его, Эврара, груди, он увидел Эмму совсем другой. Она была как сломанный цветок. А потом… Эврар и сам был поражен, сколько стойкости и силы духа в этом нежном, истерзанном создании. Как она держалась! Словно ее и не гнул груз навалившихся несчастий. Шутила, смеялась. Ну впрямь опять Птичка из Гилария! И все же порой, наблюдая за ней, Эврар замечал, как лицо ее словно каменело, будто усилие сдержать боль заставляло цепенеть. Он знал, когда бывает у людей такое выражение. Когда тебя задели мечом или лекарь стягивает шов рваной раны и надо терпеть. Видать, так же мучилась и эта рыжая. Но тут же брала себя в руки, улыбалась.
Еще