– А что я скажу, Кураевы – люди известные, и не только в своей губернии. Во всем Поволжье. И богатые, насколько я знаю. У них, кстати, и в Самарской губернии земля есть. Даже если ты и откажешься, они за беспокойство с тобой расплатятся. Жаль только, я тебе компанию составить не смогу. Это у тебя нынче клиентов маловато, а у меня пациентов вдоволь! Сам знаешь: поползла инфлюэнция, и смерти даже были, и теперь каждый доктор на вес золота.
– Знаю, знаю, – кивнул я.
– Не по Самаре кататься – в другую губернию ехать! Мне никак, а ты поезжай. Глядишь – и соберешься в кулак. Тебе, известному сыщику, привыкшему к столичным делам, к Петербургу, да волею судьбы застрявшему в провинции, опостылела такая жизнь. Признайся, устал ведь спать до полудня и чаи гонять до полуночи?
Иван бил не в бровь, а в глаз. Все так и было. Уже больше года как я попал в немилость к одному крупному столичному вельможе, чья темная тайна мне стала известна во время одного расследования, и был вынужден покинуть Санкт-Петербург. И теперь я преступно маялся бездельем!
– Ну, предположим, до полудня я не сплю, – ответил я, – а чаи гоняю порой и до двух ночи, потому что много читаю, но все равно тебя я понял: мне стоит проветриться. Так и сделаю – поеду. Еще будешь, Иван Ильич? – я улыбнулся. – Душа просит?
– Еще бы! – усмехнулся Иван, с аппетитом употребляя пирог. – Для души я и от четвертой не откажусь! Устал с дороги, Петр Ильич! Потом искупаюсь и спать завалюсь. Встал-то в шесть утра! Если поедешь, то когда?
– Дороги крепко замело. Мне еще через две речки сигать. Крепок ли будет лед? Если поеду, то рано утром: вечером, дай бог, буду в Семиярске.
– Вижу, что уже все решил, – понял мой брат. – Прохора хоть возьми, все в помощь.
– Прохор – помощь лампу керосинщику в починку снести, да щи с умом разлить по тарелкам. Один поеду.
– Ну, смотри, тебе виднее, – Иван запустил ложку в чашку со сметаной, положил в щи. – Тянет бродягу дорога, а, цыганская твоя душа? Засиделся ведь. Наливай, братец, по полной наливай!
2
Рано утром в санях я выехал из Самары в юго-восточном направлении. Дорога на Семиярск была прямая, если не брать в расчет речки Кинель и Черемух. Но и через них я перемахнул скоро: лед на этих речках вставал уже в конце осени.
Стемнело, когда я, прокатив через легендарный Семиярск, устремился в сторону Симбирска, и еще миль через пятьдесят, узнавая по дороге, где владения Кураевых, приблизился к их усадьбе. Властный каменный дом с флигелями стоял крепко и горел лишь пятком огней. Скоро мне открыли ворота, еще минут через пять обо мне докладывали графу. Тут лакеи были не в пример Прохору – в ливреях на Екатерининский манер!
Едва я, немного подмерзший, сбросил шубу на руки одному из слуг, как увидел и хозяина дома – высокого, худого, но величавого старика с густой шапкой серебристых волос. Он, не скрывая радости на лице, спускался ко мне по широкой лестнице в парчовом домашнем кафтане.
– Знал я, господин Васильчиков, сердцем чувствовал, что приедете! –