Долго еще говорил принц, все в таком же печальном роде. Наконец девушка ушла, оставив его одного в потайном убежище, скрытом от всего мира. Тщательно закрыв дверь, Рене спустилась вниз, дрожа от волнения.
Взглянув на нее, Боран встревожился:
– Что с тобой? Ты так взволнована, ты плакала?
– Вы сами заплакали бы, как я, – горячо ответила Рене, больше чем когда-нибудь увлекаясь своей привязанностью к принцу, – если бы слышали, как он вспоминал о своих умерших друзьях, обещая им свое вечное воспоминание, как он говорил обо всех нас, его приверженцах… Да, отец, вы заплакали бы сами от умиления и жалости!
– У него великое сердце! – пробормотал тронутый Боран.
Даже Блезо и его жена казались растроганными.
Целый час шел неиссякаемый разговор о счастье вновь видеть принца, о его красоте, доброте, уме и красноречии; все пророчили ему блестящее будущее. Только когда на башне соседней церкви пробило одиннадцать часов, разошлись на ночлег обитатели домика Борана, но не скоро еще им удалось заснуть, так как они были взволнованы событием дня.
Рене, погруженная в глубокую задумчивость, лежала на своей узкой девичьей кровати, в своей простенькой, почти бедной комнатке, все украшение которой заключалось в легкой этажерке розового дерева, уставленный кое-какими безделушками, оставшимися ей от молодой, рано умершей матери.
Какую безграничную радость испытала она, увидев перед собой царственного товарища своих детских лет, так сильно любимого, дорогого принца! Исполнилось то, что еще вчера было для нее заветнейшей мечтой всей жизни.
Но почему это огромное счастье так глубоко смутило ее? Она не хотела или не могла ответить на этот самой ей неясный вопрос. Да, этот неожиданно явившийся желанный гость, уже не был ребенком. Это был молодой человек, настолько красивый, что, даже помимо его королевского происхождения, такая наружность не могла остаться незамеченной. Теперь прежнее дружеское чувство Рене к Шарлю, чувство сестры, приняло иной, более сложный характер. Когда он обнял ее, как бывало, со всей нежностью брата, она, сама не понимая почему, почувствовала какое-то смутное, непонятное волнение, полное незнакомого до тех пор блаженства, но вместе с тем и страдание. Она еще не сознала, что от неустанных дум о своем отсутствующем герое, в этом возрасте, когда сердце бьется сильнее юношеской, жаркой кровью, ее тихая привязанность незаметно перешла в более пылкое чувство – пламенной любви.
Пока «господин де Гранлис» не появлялся на сцене, Рене обожала его издали; ее любовь дремала, оставаясь лишь смутной мечтой; но первое свидание, первый поцелуй пробудили ее к жизни; платоническое чувство приняло иной характер. В объятиях своего божества проснулась женщина.
Но он и она! Какое безумие!
Не сознавая еще вполне ни своего чувства, ни его последствий, бедная Рене, томимая бессонницей, старалась каким-нибудь понятным образом объяснить себе это чувство, равно как и смутное сознание какого-то невольного проступка, в котором ее укоряла совесть.
Тянулся