– Ну а что сделалось с голубкой? – спросил Василий.
– Не знаю. Как бы ты не разбудил меня, так я бы посмотрел.
На лестнице послышался шум шагов. Двери отворились, и вошли десять вооруженных стрельцов.
– Ребята! – сказал Василий. – Есть у меня просьба до вас. Один боярин обманом закабалил бедную сироту, единственную дочь у старухи-матери. В нынешнюю ночь хочет он взять ее силой к себе во двор. Надобно ее отстоять. Каждому из вас будет по десяти серебряных копеек за работу.
– Благодарствуем твоей милости! – закричали стрельцы. – Рады тебе служить всегда верой и правдой!
– Только смотрите, ребята! Никому ни полслова.
– Не опасайся, Василий Петрович! И пыткой у нас слова не вымучат!
– Я полагаюсь на вас. За мной, ребята!
Василий, сойдя с лестницы, сел с Борисовым в одноколку и выехал со двора на улицу.
– Если кто меня спросит, Гришка, – сказал он слуге, – то говори, что меня потребовал к себе князь Долгорукой.
Он пошевелил вожжами и поехал шагом, для того чтобы шедшие за ним стрельцы не отстали. В некотором расстоянии от дома Смирновой он остановился и вышел из одноколки, приказав Борисову и стрельцам дожидаться его на этом месте. Подойдя к воротам, он постучался в калитку. Залаяла на дворе собака; но калитка не отпирается. Между тем при свете месяца приметил он, что из ворот дома Милославского вышли три человека в татарских полукафтаньях и шапках. У каждого был за спиною колчан со стрелами, а в руке большой лук[35]. В нетерпении начал он стучать в калитку ножнами сабли.
– Кто там? – раздался на дворе грубый голос.
– Отпирай.
– Не отопру. Скажи прежде, наш или не наш?
– Отпирай, говорят! Не то калитку вышибу!
– А я тебя дубиной по лбу да с цепи собаку спущу. Много ли вас? Погодите! Вот ужо вас объезжие! Они сейчас только проехали и скоро вернутся! Вздумали разбойничать на Москве-реке! Шли бы в глухой переулок!
– Дурачина!