Сквозь ошибочную лингвистику историографии. К методологии сравнительно-исторического исследования на примере конкретной этимологии: гидроним Волга как упаковка реальной и языковой истории. Ю. С. Рассказов

образование является более сложным и развитым и какое больше приспособлено для выражения того или другого представленного ими значения. Это сравнение акцентов, по Фосслеру: не только акцентов произношения, но и акцентов, упоров осмысления и переосмысления. Так в ботанико-остеологическом подходе можно сравнить лист дуба и лист петрушки, заметить морфологические особенности, сообщающие не только о различиях физических параметров, но и об относительной сложности, древности, величине, жизнестойкости и т. д. каждого из растений. Лист травы разительно уступает листу дуба по числу параметров, за каждым из которых тысячи миллионнолетних приспособлений, мутаций, плавных и скачкообразных превращений. А трава все эти миллионы лет развивалась почти без изменений, вне времени – не накапливая и не отражая реальный хронотоп. Подобно этому и опытное, естественнонаучное сравнение слов до всяких симпатий, предпочтений, выводов и теорий.

      Ещё более сомнительны компаративные установки, если сравнить системную семантику, типологические зоны, в одну из которых встроено и значение русского слова. В определение-мотивацию названия Волги, т. е. в «правильно описанное значение», по словам Трубачёва, попало много чего, и впрямь пережитого языком. Т. е. пережитого людьми в результате их освоения местности и отложенного в язык. Балтской «озёрности» (как и различной элементарной «речности»: мар. jul-река, лтш. balga-река, лит. valka-река, башк. йылға-река) нет и в помине, а «длина-долгость» – явно умозрительный признак, с некоторым усилием абстрагируемый от конкретной проволочки. Несколько более конкретным, но всё равно абстрактным по сравнению с предметом-действием «проволока» (и с оценочным свойством «важная-взвешенная»), является и признак «влажности». Поскольку абстрактные признаки предмета или его умозрительные обобщения (вроде «озеро» – вообще, «река» – вообще) всегда выделяются для сознания позже, чем сам предмет в неразличённом единстве признаков и свойств, то совершенно непонятно, почему русское слово с конкретным значением могло родиться (не заимствоваться!) из балтского или симбиозного (или праславянского, *вьлга) с абстрактным значением, относящимся к той же зоне предметности (не может «лужа» образоваться от «водоём» – только наоборот). Само собой, эту «онтологическую этимологию» (Топоров) как аргумент может принять только тот, кто изучал отношения понятий по содержанию и объему (в формальной логике), фило- и онтогенез форм мышления (в феноменологии, психологии) и знает эти тонкие факты как естественный закон.

      Не стоит принимать за семантический анализ семантическую статистику. Показательны тут наблюдения А.А. Тюняева, казалось бы, за органикой русских формантов в статье «Этимология топонима Волга (и значение связанных слов)» – http://www.organizmica.org/archive/808/etv.shtml. Хотелось бы дать её конспект, чтобы продемонстрировать пафос предустановленных речений, гораздо более агрессивный, чем у классических компаративистов. Но статья довольно велика и не имеет никакой логики выведения, чтобы её цитировать дотошно. Поэтому ограничиваюсь