– Ох егоза! – усмехнулся тысяцкий. И взглянул на Амелфу Тимофеевну с хитроватым прищуром: – Когда-то и ты, Амелфушка, такой была. Не забыла, как парни за тобой увивались? И я был в их числе.
– Дело прошлое, – отрезала вдова.
– Три раза я к тебе сватов засылал, и все без толку. – Воевода досадливо ударил себя кулаком по колену. – А Буслай, купеческий сын, с первого раза тебя окрутил и под венец повел. Не иначе приворожил он тебя, Амелфушка. Ведь не любила ты его!
– Ты почем знаешь? – сверкнула очами вдова. – Чай, не тебе я исповедываюсь.
– Буслай же был старше тебя на тридцать лет!
– Зато был он телом крепок и умом светел.
– Потому и крепок был Буслай, ибо от волхованья на свет появился.
– Ложь это, Ядрей.
– А то нам не ведомо, чем отец Буслая промышлял! – Воевода погрозил вдове пальцем. – И про одолень-камень знаем, и про колдовские ночи…
Дверь в светлицу со скрипом распахнулась. Через порог, наклонив голову, переступил Василий со спутанными после сна кудрями. Поздоровался с матерью и с гостем, затем спросил:
– Что это за одолень-камень? О чем вы толкуете?
– Да ни о чем, Вася, – улыбнулась Амелфа Тимофеевна. – Воеводе нашему колдуны всюду мерещатся, поглупел на старости лет.
– Пусть поглупел, – хмыкнул тысяцкий, – лишь бы не обеднел.
– Зачем князь меня к себе кличет? – Василий остановился перед воеводой. – Поход, что ли, замышляет?
– А тебе сразу поход подавай, – усмехнулся Ядрей, – просто посидеть за столом с князем тебя не прельщает?
– Не велика честь пустозвоновы речи слушать, – недовольно бросила Амелфа Тимофеевна, покидая светлицу.
– Не велика честь, да есть, – со значением проговорил ей во след тысяцкий. Потом, подмигнув Василию, добавил: – Хоть и глуп снегирь, зато с красным пузом. А мы хоть и умны, но серые воробушки. – Ядрей расхохотался.
Рюриково городище, где с недавних пор жил новгородский князь, лежало на холме в трех верстах от Новгорода. Под холмом течет широкий Волхов, на другом берегу реки виднеются мощные каменные стены и башни Юрьева монастыря. Дорога к княжеской обители вела через лес, пробудившийся после зимней спячки.
Разгорающийся день наполнял светлый березняк звонким птичьим гомоном.
Теплый ветерок обдувал Василию лицо. Он, по привычке, гнал коня галопом. Воевода и два его дружинника приотстали. Жеребец у Василия арабских кровей, с ветром поспорить может!
Ворота обнесенной высоким частоколом с башенками по углам крепости были распахнуты, словно князь загодя ожидал гостей.
Копыта жеребца простучали по деревянному настилу подъемного моста, промелькнула над головой полукруглая арка из дубовых бревен, и Василий очутился на широком дворе, вымощенном камнем. Вокруг вздымались бревенчатые темные стены, прорезанные небольшими слюдяными окошками, двух- и трехъярусные, увенчанные двускатными тесовыми крышами. Выше всех крыш возносилась в голубое небо маковка деревянной