– А че, – хмыкнул тот, – нормально…
Судя по всему, он ее раздражал больше, поскольку выглядел еще хуже. Вот уже год как он красил красным стрептоцидом копну природно буйно-кудрявых волос, а на ночь на бумажные папильотки завивал терпеливо отращиваемые усы, чтобы стать похожим на своего кумира Сальвадора Дали.
– Тебе не стыдно ходить по улице в таком виде? – и Полина Захаровна словно с первой и сразу на третью переключилась с меня на Мишку. – Небось комсомолец?
– А чего мне стыдиться? – лениво проскрипел в ответ Архангельский. – Я же не убил кого-то и даже не собираюсь. Все остальное – мое личное дело. Успокойтесь, я не комсомолец и никогда им не был. Я вольный художник и хочу, чтобы об этом знали все, в том числе и вы. Но если уж вам так нужен комсомолец, так вот он, перед вами, – и показал на меня.
– Правда, Вова? – это он уже мне.
– М-да, – задумчиво протянула Полина Захаровна, – тревожный случай… На завод вам надо, ребятки, к станку, на тяжелую физическую работу, чтобы в трудовом коллективе с вас всю эту мишуру снять, – привычно понесла она, но Мишка, в очередной раз громко шмыгнув носом, сказал:
– Волоха, пошли отсюда нафик, а то после всего этого я запросто могу к баптистам уйти…
– Ну и нахалы! – протянула вослед нам доблестная Полина Захаровна, поскольку позже мы узнали, что в годы войны, в штабе самого Леонида Ильича Брежнева, она допрашивала пленных немцев. Но главного бедная Захаровна так и не узнала. У ворот «родного завода» нас ожидала ее дочь Ленка, которая и сообщила, что маме срочно нужен литсотрудник.
В отличие от матери Ленка была совершенно очаровательным существом и часто вместо лекций в институте культуры, где вроде как училась, болталась в нашей компании, правда, предпочитая рислингу шампанское.
Коротышка Корсун, как и все мужики такого толка, ей активно симпатизировал и втихаря домогался, чтобы она попозировала ему в «обнаженке», якобы для курсовой работы. Высокая и гибкая Ленка, хотя и была «без башни», особенно, когда хорошо поддаст, но мамины наставления о целомудренности блюла, несмотря на то, что Корсун настойчиво талдычил ей, что ему, студенту-заочнику кинооператорского факультета ВГИКа, снимать голых девок разрешено официально.
– Ну и что собираешься делать? – снова пытали меня, поскольку считали, что очередной облом в сединской многотиражке – это случай, который и внимания не достоин.
– Чего вы туда поперлись? – Валька, уже слегка подпитый, любил изображать этакого «щирого» мецената. – Спросили бы, я эту Захаровну давно знаю, дома у них бывал… Там на комоде, представляешь, гипсовый бюст Ленина стоит… А ты в джинсе, да еще с немецко-фашистской похотью на майке… И я бы тебя не взял…
– Да кто бы к тебе пошел? – засмеялся Мишка. – Ты, Валька, к любому строю приспособишься, даже к петлюровцам…
Тут уж захохотал я, потому как мы знали, что Валькина бабка училась у Петлюры