Страх перед Колькой возрастал тем больше, чем больше шло по городу мрачных слухов: что Колька собственноручно расстреливает за городом пойманных в городе офицеров и «заговорщиков». Приписывалось ему и участие в расстреле отца Анисима, старого священника, – тот хранил у себя, невзирая на запреты, письма одного из великих князей. Поговаривали о прямом участии Кольки в убийстве Потылицыных – супружеской пары, закопавшей на своем участке винтовку – «на всякий случай».
На самом деле единственной, кого расстрелял Колька, оказалась Зина Потылицына. Ада Лебедева давно благоволила Кольке, все хотела ему специфически «помочь». Она собственноручно раздела Зину до белья, втолкнула ее в комнату, где уже поддал спирту, закусил студнем и закурил папиросу революционер Колька Сорокин. Зина до такой степени одурела от матерщины, окриков, оплеух, угроз, что очень может быть, окажись Колька поопытней, он и смог бы ее взять без особенного труда: очень уж все на свете перемешалось в светловолосой головке этой домашней, тихой девушки, слишком уж сместилось все «можно» и «неможно».
Но Колька был слишком неопытен; нет бы ему налить Зине спирту, дать закусить и закурить, рассказать что-нибудь героически-революционное, намекнуть на зависимость судьбы родителей от ее поведения…
Колька же действовал прямолинейно; поцелуй, с которого он начал, мало отличался от заушин и окриков, а их в этот день Зина получила очень много. И, конечно же, шарахнулась от насильника. Попытка потянуть за руку, усадить на колени повлекла только судорожное сопротивление; спирт гудел в голове, звенел в ушах, разливался по всему телу мягким облегающим теплом; Колька начал сердиться всерьез, замахал «маузером» перед носом несчастной Зины.
– Ты… Ты контрреволюционный эл-лемент, да? Контрреволюционерка, да?! Враг народа?!
– Отпусти ты меня… Не хочу!
– А за счет труд-дового нар-рода жить (ик!) это ты х-хочешь?! Т-тебя стрелить давно надо з-за твои все д-дела н-нехорошшие…
– Ну и стреляй! Стреляй, палач!
Спирт продолжал кружить голову. Перед Колькой стояла почти совсем голая девушка с дрожащими губами, с горящими недобрым огнем глазами, бросавшая ему «стреляй, палач!». Не выстрелить – значило дать слабину, не доказать ей, что готов применять оружие всерьез. Колька навел «маузер» между глаз Зины; у девушки дрожали губы, и все равно она проорала еще что-то про «все равно не отдамся»; Колька потянул за спуск. Оружие отдало сильнее, чем он думал, а лицо девушки исчезло. Какое-то время Колька даже не очень понимал, что произошло, только через полминуты разглядел он неподвижную Зину, опаленное