Когда он, следуя ее капризу, а капризной она в общем-то не слыла, что-то выполнял, пусть даже совершенно пустое дело, его спрашивали «зачем?». Он отвечал, что это надо Сильвии, а значит – законно, и вопросы целесообразности и нужности не уместны.
Он звал ее Сильвия и никак иначе, так как не было другой достойной альтернативы самому имени Сильвия. Если бы он встретил другую девушку с этим именем, посчитал бы кощунством, посягательством на право Сильвии, на монопольное право иметь это имя.
Когда случилась депортация, его родители не возражали, что он поедет с семьей Шмидт. Однако власти умышленно старались разбивать семьи. Но они были еще дети, не имеющие паспортов, разве что свидетельства о рождении; в такой суматохе документы предъявляли только взрослые. Семья Нахтигаль, его мать и отец, знали, что он без них обойдется, а без своей Сильвии – нет.
В эти такие воздушные, невесомые, розовые отношения влюбленных реальная жизнь военного времени, времени депортации целого народа, внесла свои коррективы черной краской, приземлила многотонными, неподъемными указами партии, руководства страны, в которой они вместе со всем своим народом превратились в изгоев.
Будто бы одно быдло пришло в грязных кирзовых сапогах в театр и заняло центральную ложу. Но и этого ему оказалось мало, и быдло поперлось на сцену, где отменило идущий классический спектакль, скажем «Ромео и Джульетта», и стало ставить свой, в котором главными героями и были эти грязные кирзовые сапоги или их обладатели, что сути дела не меняет.
Они вместе пережили смерть ее мамы. В трудармию его забрали весной сорок второго. В момент разлуки у нее случилась истерика. Для нее это было сравнимо с концом света, Армагеддоном.
Он тоже не смог сдержать слез, как ни старался. Если бы не разлука, им и война бы была нипочем, даже голод был всего лишь маленьким дискомфортом.
Его забрали у нее весной сорок второго, и они не виделись четыре года. Он выжил в трудармии только потому, что обещал ей вернуться, другого стимула к жизни и не было. Особенно после того, как его пнул конвоир, да так «удачно», что отбил напрочь все его мужское достоинство. А пнул только потому, что в этот момент Нахтигаль присел. Ни за что, ради удовольствия, чтобы поржать.
Новая жизнь
Балапан уже больше года находился в казахской семье, которая к тому времени окончательно оставила кочевую жизнь в юртах и переехала в дом в небольшом поселке Индербор, что на берегу реки Урал. Здесь все работали на добыче соли, в том числе и дети. Колхозные стада изрядно поредели, выполняя планы мясозаготовок, и не было больше нужды в летних выпасах. Что поделаешь, трудное время, война, все мужчины от 18 призваны в армию.
Апашка первым родила Рыскула, на которого уже получила похоронку, второй сын у нее родился мертвым. После – дочь Алия, которая была замужем и жила в Караганде. Балапан так ее ни разу и не увидел.
Потом родился мальчик, но умер, не дожив и до месяца. Из последующих