Маленькие темные силуэты на ослепительном весеннем снегу: охотники уходят. Они не нашли живых в вымершей за зиму деревне и уходят. Он не может ни кричать, ни плакать – ничего не может сделать, чтобы перестали уменьшаться фигурки вдали. Он может только ползти, но это не помогает: они все равно уменьшаются и сейчас совсем исчезнут в слепящем блеске.
Кто-то из них тогда оглянулся и увидел его. Эти люди сами с трудом передвигались после долгой голодовки и прекрасно понимали, что дети с таким истощением не выживают. Но у них был приказ, которого они не смели ослушаться: ребенка забрали и принесли в Поселок. Он почему-то не умер. Правда, потом он много раз жалел об этом.
Женька вернулся часа через два. Он прижимал к груди большого пестрого селезня. Птица была живой.
– Умик, я принес, Умик! Сейчас, сейчас. Ты попей крови, кровь – это жизнь! Сейчас я сделаю, открой рот, открой, пожалуйста!
Он перепачкал ему все лицо, прежде чем понял, что ребенок не реагирует – совсем не реагирует. Трогать его шею он не решился, а просунул руку под одежду и положил ладонь на грудь, на почти голые ребра. Все…
Что-то зацепилось за пальцы, когда он вытаскивал руку. Ожерелье. Такое же, как у всех – и детей, и взрослых. Что-то знакомое блеснуло в полутьме, и Женька наклонился еще ниже: черный полосатый агат.
«А почему детей нет рядом? Или уже неинтересно? Почему…» – додумать он не успел. Казалось, мышцы сработали сами: лицом в прелый хлам на полу, перекат в сторону и – на ноги!
Второй раз промахиваться Рам не собирался, и отражать удар пришлось предплечьем. Правда, нужный угол не получился, и дубинка осталась в руках нового вождя.
В голову плеснуло яростью – той, почти забытой, из первой жизни, когда как крыса, загнанная в угол…
Женька сделал медленный выдох: так нельзя. Он давно уже не тот мальчишка, которого вечно качает от голода и на которого охотится вся поселковая ребятня. Сейчас он может сделать с противником что угодно, но не будет, а просто – левой в голову, правой по корпусу!
«Добить? К черту!! Пошли вы все к черту!!!»
Он опять бежал по бескрайней холмистой равнине, принимал холодный ветер на грудь. Сейчас это был другой бег – рывок последней атаки на врага или добычу. Только не было впереди ни врага, ни добычи. Зато была цель: загнать, утомить тело, и тогда, может быть, станет легче.
Легче не стало, но вместе с усталостью пришло понимание. Женька замедлил свой бег, а потом и вовсе пошел шагом: кажется, он наконец понял, чего от них хотели те загадочные люди в мире Николая, почему и Вар-ка, и Коля согласились лезть в чужие миры.
Находящихся в комнате людей гость опознал сразу: на табуретке сидел Николай Васильевич Турин. Он занимался тем, что выбирал из тазика на столе наиболее крупные экземпляры арахиса в сахаре и со смаком их поедал. Из глубокого кресла с протертой обивкой поднялся Владимир Николаевич Варов и жестом предложил занять его место:
– Проходите, располагайтесь. С кем имеем честь?
Мужики как мужики: обоим слегка за сорок, полнеть еще