Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая. Линор Горалик

научно-исследовательский институт специального машиностроения. Бериллий применяется, например, в космической технике, из него можно делать радиационно-прозрачные узлы оборудования – но при этом он страшно ядовит. Второй дед, со стороны отца, родился в Невеле, это теперь Псковская область, его в 12 или 13 лет отдали учиться на щетинную фабрику – а потом был рабфак, потом он еще учился в Питере и в конце концов закончил Бауманку, был инженером. В войну, как я понимаю, работал где-то в Ульяновске – там на базе эвакуированных предприятий занимались приборостроением для военной авиации, – потом работал в профильном министерстве, на небольшой, как я понимаю, должности.

      Бабушек обеих я, наоборот, помню. Одна умерла, когда мне было семь лет, а до того жила с нами, мамина мама, работала экономистом. Бабушка со стороны отца умерла, когда мне было 14. Звали ее Рита Георгиевна, и происходила она из Корсово, это такое местечко в теперешней Латвии, в Латгалии, на востоке, неподалеку все от той же Псковской области. Говорят, писала стихи и вообще была такая, видимо, в молодости еврейская барышня. С отцом они были в эвакуации в Мордовии. Отец 1938 года, поэтому, собственно, большая часть его раннего детства пришлась на войну. Есть семейная история про то, как бабушка выменяла на пару серег корзину гречневой каши, – и с тех пор отец не ест гречневую кашу, потому что корзина гречневой каши это много, ее можно есть примерно год.

      Навряд ли склонность к буковкам передается по наследству, наука об этом, по крайней мере, ничего не знает, – но вот и бабушка, говорят, писала стихи в гимназии (не знаю даже, на каком языке, – на идише она не произнесла, сколько я ее знал, ни единого слова). Отец тоже время от времени пишет стихи, и даже его сестра, тетка моя, Белла Юрьевна, является автором слов одной известной песни Аллы Пугачевой. Я, правда, думаю, что большее значение имело количество книг в доме – ну и то, что мама моя работала всю жизнь в библиотеке. И лет примерно… с пяти?.. брала меня с собой на работу. Там меня запускали в читальный зал, где я и брал с полки что подвернется под руку, благо советская библиотека была таким местом, где было сложно себе представить, что ребенок снимет с полки что-нибудь не то. Ну то есть нет, попадалось, конечно, и не то, – но позже.

      ГОРАЛИК. А тебе давали карточки заполнять или что-нибудь такое?

      ЛЬВОВСКИЙ. Нет-нет, мне давали просто читать книжки. Карточки заполнять – ответственная работа, не детская (и уж точно не с моим почерком). В какой-то момент я больше всего интересовался альбомами карикатур Жана Эффеля и Херлуфа Бидструпа, это были-таки такие два западных карикатуриста, которые были в СССР разрешены, их охотно и помногу издавали. Я недавно пересмотрел какое-то количество этих картинок и увидел, что они некоторым образом даже не слишком потеряли в обаянии – только теперь это обаяние – даже не знаю, умеренности, что ли.

      ГОРАЛИК. Они тогда казались нам совершенно уникальным феноменом.

      ЛЬВОВСКИЙ. Я вообще не знаю, были ли они уникальным феноменом, потому что я вообще не интересовался этой культурой – да и как бы я мог ей заинтересоваться?