– Коляска сейчас будет у ворот, – доложил флаг-лейтенант.
– Очень хорошо. – Фостер высыпал на чернила песок, стряхнул его обратно в песочницу, сложил лист, написал адрес и повторил операцию с песком. – Будьте добры, запечатайте.
Покуда флаг-лейтенант возился со свечой и воском, Фостер, скрестив руки, вновь глянул на Хорнблауэра.
– На каждой станции вас будут пытать: «Что слышно нового?» У страны других дел нет, кроме как спрашивать: «Где Нельсон?» и «Пересек ли Бони Ла-Манш?» Виллинёва и Кальдера обсуждают в точности как Тома Крибба и Джема Белчера.
– Вот как, сэр? Я ничего о них не знаю.
Том Крибб и Джем Белчер в то время боролись между собой за титул чемпиона Англии в сверхтяжелом весе.
– Тем лучше.
– Готово, сэр. – Флаг-лейтенант протянул Хорнблауэру запечатанное письмо. Тот на миг помедлил, прежде чем сунуть его в карман – ему казалось, что послание такому лицу требует более церемонного обращения.
– До свидания, капитан, – сказал Фостер, – и счастливого пути.
– Я приказал погрузить ваш багаж в коляску, сэр, – сообщил флаг-лейтенант по пути к воротам.
– Спасибо.
Перед воротами стояла всегдашняя толпа: носильщики, взволнованные жены, просто зеваки. Их внимание на короткое время приковала почтовая коляска с форейтором.
– Что ж, до свидания, сэр, и счастливого пути, – произнес флаг-лейтенант, отдавая узел.
Из-за ворот донесся такой знакомый голос:
– Горри! Горри!
Мария в чепце и шали стояла у входа с маленьким Горацио на руках.
– Это мои жена и сын, – резко проговорил Хорнблауэр. – До свидания, сэр.
Он прошел в ворота и через минуту уже прижимал Марию с сыном к груди.
– Горри, милый! Радость моя! – сказала Мария. – Ты вернулся! Вот наш сыночек – посмотри, как он вырос! Целыми днями бегает! Ну, птенчик, улыбнись папеньке.
Маленький Горацио на миг расцвел робкой улыбкой и тут же уткнулся лицом в Мариину грудь.
– И впрямь, выглядит молодцом, – сказал Хорнблауэр. – А ты как себя чувствуешь, дорогая?
Он отступил на шаг и внимательно ее оглядел. Признаков беременности пока видно не было, разве что в выражении лица.
– Я вижу тебя и оживаю, – сказала Мария.
Мучительно было сознавать, что ее слова близки к истине. А еще мучительнее – думать о том, что он должен произнести сейчас.
Мария, по-прежнему держа маленького Горацио, свободной рукой одернула его сюртук.
– Твоя одежда так плохо выглядит, Горри, милый. Сюртук весь мятый. Хотела бы я пройтись по нему утюгом.
– Дорогая… – начал Хорнблауэр.
Пришло время сообщить новость, но Мария его опередила.
– Знаю, – быстро сказала она. – Я видела, как твои вещи кладут в коляску. Ты уезжаешь.
– Боюсь, что да.
– В Лондон?
– Да.
– И даже на чуть-чуть не останешься со мной… с нами?
– Боюсь, что нет, дорогая.
Мария