Поэтический язык Марины Цветаевой. Людмила Зубова

обыгрывается слово папье-маше. Эта сатирическая сказка создана по мотивам немецкой легенды о музыканте, спасшем город Гаммельн от крыс; поворотным элементом в ее сюжете является отказ городских властей выполнить свое обещание отдать дочь бургомистра замуж за музыканта. Вместо этой награды музыканту предлагается футляр из папье-маше для флейты. Слово папье-маше употреблено сначала в том виде, в котором оно и было заимствовано русским языком из французского. Затем оно калькируется Цветаевой с соблюдением грамматических отношений внутри сочетания: жеваная бумага (страдательное причастие + существительное). Затем Цветаева обыгрывает каждый компонент словосочетания отдельно. Она не допускает фразеологической устойчивости этой кальки: каждый из ее компонентов ставится в ряд однокоренных слов, предельно обнажая внутреннюю форму заимствованной лексемы:

      – Главное – умысел!

      – В траты не сунувшись,

      Чтоб от души – к душе –

      Как из папье-маше!

      Кабы малейший какой в душе

      Прок был – у всех была бы.

      А в переводе папье-маше –

      Жеваная бумага.

      Хоть не корова, а нажую!

      Боги – а рты замажем!

      Так же, как критика – соловью:

      Жвачкой, притом – бумажной.

      ‹…›

      И предложить взамен

      Нечто из царства чар:

      На инструмент – футляр

      Жвачно-бумажный.

      Ибо́ не важно –

      Что́ – («Вещество – лишь знак».

      Гёте) – а важно – как

(П.: 263–264).

      Буквальный смысл иноязычного слова разоблачает низменный смысл жеста, поступка бюргеров. Само же слово папье-маше выполняет в тексте еще и ту же роль, что и цитата из Гете, – роль респектабельного прикрытия лживого ничтожества.

      Цветаевой свойственно постоянное этимологизирование имени Марина, на что неоднократно указывали исследователи (Эткинд 1985; Фарыно 1981 и мн. др.). На этой этимологии Цветаева строит образ своей лирической героини в её отношении к миру:

      Но имя Бог мне иное дал:

      Морское оно, морское!

(I: 149);

      Кто хо́док в пляске рыночной –

      Тот лих и на перинушке, –

      Маринушка, Маринушка,

      Марина – синь-моря!

(I: 478);

      Кто создан из камня, кто создан из глины, –

      А я серебрюсь и сверкаю!

      Мне дело – измена, мне имя – Марина,

      Я – бренная пена морская

(I: 534).

      Е. Фарыно, подробно анализируя структуру и семантику этого стихотворения, обращает внимание на функциональную значимость такой этимологии для творчества Марины Цветаевой в целом: «Личное паспортное имя “Марина” не только присваивается лирическому субъекту – Цветаевой – и не только окказионально семантизируется (как это имеет место в разобранном стихотворении), но и возводится – уже семантизированное – в ранг одной из главных моделирующих категорий ее поэтики. Во многих случаях само имя уже не упоминается, оно подменяется своим “переводом”, но переводом, который предполагает знание исходного оригинала…