«Бедная маленькая нищая». Я слышал эти слова, но мысли мои были далеко. К черту польских евреев и их внучек! Я хотел, чтобы Блудный Сын предоставил меня собственным мыслям, мыслям о моей горной родине и близких мне людях. Но нет. Он настаивал:
– Ты не слушаешь меня. Посмотри. Почему ты не хочешь?
Итак, чтобы угодить ему, я повернулся кругом и посмотрел. Старик патриархального вида примостился на палубе. Рядом с ним, положив руку на его плечо, стояла тонкая фигурка вся в черном, стройная девичья фигурка. Глаза мои равнодушно поднялись от ее ног к лицу. Тут они остановились. Я едва перевел дух. Я забыл все окружающее. Так я впервые увидел Берну. Я не буду ее описывать – описания так бледны на бумаге. Скажу только, что лицо ее было очень бледно, а огромные серые глаза глядели скорбно. Щеки ее были впалы, рот твердо сжат. Все это я хорошо запомнил, но сильнее всего врезались мне в душу эти большие серые глаза с тоской устремленные туда, на далекий восток, где жили ее грезы и воспоминания. Бедная маленькая нищая!
Тут я выругал себя за чрезмерную чувствительность и спустился вниз. У меня была каюта под номером 47. Мы трое разошлись в сутолоке, и я не знал, кто будет моим товарищем по койке. В очень подавленном настроении я вытянулся на верхней койке и предался грустному раскаянию. Я слышал, как подняли последние сходни, слышал громкое ликование толпы и мерное трепетание машин, но не мог оторваться от своих дум. Снаружи была суета, надвигалась темнота. Вдруг у моей двери раздались голоса. Горловые звуки смешивались с мягкими. Затем раздался робкий стук. Я быстро ответил на него.
– Это каюта сорок семь? – спросил нежный голос.
Прежде чем она заговорила, я догадался, что это была еврейская девушка с серыми глазами. Я увидел теперь, что волосы ее напоминали светлое облако, а лицо было хрупко, как цветок.
– Да, – ответил я.
Она ввела старика:
– Это мой дедушка. Слуга сказал нам, что это его каюта.
– Прекрасно, – ответил я, – я думаю, что ему будет удобнее на нижней койке.
– Да, благодарю вас; он старый человек и не очень крепкого здоровья. – Ее голос был чист и приятен, в нем звучала бесконечная нежность.
– Вы можете войти, – сказал я. – Я оставлю вас с ним, чтобы вы помогли ему устроиться получше.
– Спасибо еще раз, – ответила она с благодарностью.
Я ушел и, вернувшись, уже не нашел ее, старик же мирно спал. Я снова вышел на палубу. Пароход рассекал иссиня-черную ночь, и вправо от нас я едва мог различить берег, изрезанный мигающими огнями. Все уже ушли вниз; одиночество было мне приятно. У меня было легко на душе, и я думал о том, как хорошо все вокруг: свежий ветер, бархатистый свод ночи, усеянный задумчивыми звездами, и свободная песня моря. Все успокаивало, подкрепляло и ласкало. Вдруг я услышал