– Клянусь Пресвятой Девой, это истинная правда, – говорила мельничиха Чуча. – Доминго все рассказал как на духу. Когда молодой джентльмен прибыл в сопровождении этого американца, провожатый был ему не ровня, сами понимаете, вот и хотел уехать без приказу. И тут к нему подходит наш маленький идальго. «Вы забыли испросить у меня разрешения», – говорит. Этот американец думал уладить все просто с таким малышом и дает ему золотую монету в двадцать песо. Маленький идальго берет ее вот так и говорит: «А! Вы хотите передать через меня деньги слугам моего брата», – и бросает монету Доминго, да гордо так, по-благородному.
Но всеобщим любимцем в «Эль Рефухио» Кларенс стал благодаря своей редкостной простоте, искренности и склонности к живописному безделью, говорившему, скорее, о рассеянной мечтательности, нежели о грубой праздности, да, пожалуй, благодаря умению отлично ездить верхом. На исходе третьего года дон Хуан убедился, что этот неискушенный четырнадцатилетний бездельник научился лучше управлять ранчо, чем он сам; что необразованный юнец из захолустья проглотил почти все книги в его библиотеке, отважно переваривая все подряд. Кроме того, он понял, что, несмотря на поразительную независимость во всех своих поступках, Кларенс непоколебимо верен своим принципам, и, хотя не ищет – да и сам не выказывает – сентиментальной привязанности и не подчеркивает их родственных уз, он тем не менее горячо предан интересам своего двоюродного брата. И если сначала он мелькал в доме, как солнечный зайчик, ускользающий и незаметный, то теперь он стал для своего благодетеля необходим как воздух.
И все же Кларенс был удивлен, когда однажды утром дон Хуан вдруг спросил его с тем