(1051 год от начала Великой Распри)
Глава 2
(1068 год от начала Великой Распри)
Длинные волосы всегда говорят с ветром на своём, особом языке. Стоишь ли ты, сидишь, размышляешь, а они двигаются в неповторимом, чарующем танце. Вот одна прядь, взлетает выше, и уже кажется, что живут они сами по себе, постоянно с ветром о чём-то советуясь.
На крутом берегу могучей реки Анаркона как всегда один. Юноша сидит, скрестив под собой ноги, замер изваянием, даже зрачки под веками не дёргаются. Чёрные волны прямых волос резко контрастируют с бледным узким лицом, ветер треплет распущенные концы, заставляет плясать и гладить лопатки. На просторе у широкой воды всегда ветрено, но вздрагивает юный воин не от этого. У него не получается волшба. Спокойное лицо изредка искажается гримасой недовольства, словно кто-то исподтишка иглой тычет. Тогда Анаркона хмурится, плавные линии губ мгновенно превращаются в жёсткую полосу, а тело конвульсивно дёргается. Похожее состояние бывает, когда, засыпая, проваливаешься в дрему и тут же не понятно от чего вздрагиваешь – гадкое чувство.
Открытое, спокойное, даже несколько нежное лицо, тонкие, почти девичьи брови в разлёт сходятся к переносице под сильным углом, словно парень всегда нахмурен, чем-то не доволен или беспрестанно планирует мудрёные комбинации. Брови несколько спасают непристойно мягкие черты лица, создают лёгкий налёт мужественности. Но сверстницам нравятся и прямой нос, и плавные линии аккуратных губ, и слегка заострённый подбородок – в лагере проходу не дают, даже несмотря на мягкий характер и тумаки, которые Анаркона частенько огребает.
С такой бледной кожей многие принимали его за аристократа, но, увы, родителей Анаркона не знает, а воспитанием до семи лет занималась чужая женщина, странная, холодная и строгая.
Сегодня небо хмурится. Солнце скрыто за кустистыми, серыми бровями туч – они шевелятся, как у ворчливого старика, наблюдающего за веселящимися подростками. Изредка горячий диск серую хмарь продавливает, рвёт свинцовое покрывало и, выглянув через маленькое окошко на мгновенье, успевает дохнуть жаром, на лицо и голые руки.
На теле Анарконы ни капли жира, избытка накаченного мяса нет – строен, но рельефные мышцы как из камня, сухая, поджарая, готовая распрямиться сжатой пружиной в любую секунду. Даже в состоянии покоя чувствуется скрытая внутри сталь. Тёмная безрукавка плотно облегает торс, открывая голые резко очерченные руки. Молодой воин безоружен, хотя один взгляд, и понимаешь, он сам – оружие.
Уже половину из данного на отдых часа Анаркона потратил впустую – сочная трава успела промочить штаны на заднице, это ещё больше сбивает мысли, рассредоточивает. Ничего не получается! Юноша всё чаще вздрагивает, хмурится, ноздри начали трепетать, как у пса перед оскалом. Магический глаз постоянно размывает сознание, только начинающее прилипать к далёкому берегу, и отбрасывает, словно пинком.
«Почему же