После обеда исполняли обряд, происхождение которого никто не мог вспомнить, но смысл никогда не подвергался сомнению: ходить по дому с закрытыми глазами. Было здорово болтать, дурачиться, смеяться, но в этой слепоте они всегда замолкали. Раз за разом у них вырабатывалась привычка к беззвучной темноте, и они могли не открывать глаз сначала десять минут, а потом и двадцать. Они встречались вновь у кухонного стола и там одновременно открывали глаза. И каждый раз это было как откровение. Как два откровения: чуждость дома, в котором дети жили от рождения, и чужеродность зрения.
В один из Шаббатов, по дороге в гости к прадеду, Исааку, Джейкоб сказал:
– Человек напился на празднике и по дороге домой насмерть сбил ребенка. Другой напился так же, но добрался домой без происшествий. Почему первый до конца своих дней будет сидеть в тюрьме, а второй наутро проснется как ни в чем не бывало?
– Потому что тот насмерть сбил ребенка.
– Но с точки зрения того, что они сделали неправильно, они виноваты одинаково.
– Но второй ребенка не сбил.
– Однако не потому, что не виноват, а просто ему повезло.
– И все равно, первый-то сбил.
– Но если рассуждать о вине, то не надо ли учитывать кроме результата еще действия и умысел?
– А что за праздник это был?
– Что?
– Да, и что тот ребенок делал на улице так поздно?
– По-моему, дело не в…
– Родители должны были за ним следить. Их надо посадить в тюрьму. Наверное, тогда у него не было бы родителей. Если только он не жил с ними в тюрьме.
– Ты забыл, что он уже мертв.
– А, точно.
Сэма и Макса идея умысла захватила. Как-то раз Макс вбежал на кухню, держась за живот.
– Я