– А вы? – запоздало спохватилась Яна, оторвавшись от поглощения боровиков.
– Мы в обед ели, а ты только вилкой ковыряла, – улыбнулась матушка.
– Надо было со мной купаться, у вас бы сейчас аппетит был…
– …………………………………………………….. вы меня не дождались? – топорщил тюленьи усы красномордый Петрович.
– А кто бы хоть на дне-то тебя искать стал? – фыркнула Ирка.
– Да я… Да лучше меня… – надувая щёки и выпячивая нагловатые водянистые глаза, пытался острить Петрович.
– Топор только плавает, – не унималась Ирка.
– Много ты понимаешь…
По мере опустошения заветной ёмкости отчим преображался на глазах: щёки его наливались нездоровым румянцем, поросячьи глазки искрились радостью, голос приобретал оттенки грома. Красноречие Травкина всегда сменялось жаждой подвигов, иногда эти «подвиги» впоследствии являлись поводом для соседских пересудов и сплетен. Горячительного для незабываемых поступков сегодняшнего дня явно не хватало.
Анна Ивановна, не ожидавшая от брутального мужа ласковых слов, напоминала грозовую тучу, а Ирка маленький вулкан, накануне извержения. Обстановочка Яне была знакома.
И вновь неприятные предчувствия заставляли тревожно прислушиваться к словам отчима. Яна готовилась провести беспокойную ночь. Ах! Как бы хотелось закрыться в Иркиной комнате и посудачить. Увы, гостеприимство отчего дома придётся испить сполна. Яна мысленно поблагодарила себя за дальновидность: она приехала всего на восемь дней. Петрович уже осушил ёмкость, и маленькие серенькие глазки его, остекленело блестя, зорко ощупывали стол, выискивая заветную жидкость.
– Так что, Ян-ну-ну-шка, ты так и не выпила? – с ударением на каждом слоге громогласно поинтересовался Петрович.
– Я лучше поем. Бери, – кивнула Яна на пригубленную рюмку.
– Так ведь мало всем-то, – насупил Травкин мохнатые брови, ибо по справедливости разделить рюмку на всех отточенный глазомер отчима затруднялся.
– А кто хоть хочет-то, – сердито дразнилась Ирка.
– А как же! За приезд… чай, столько лет не виделись, опять же, грибы надо обмыть… первое купание… А-а-а…. джинсы?! – распалялся краснопузый Петрович.
– Угу. Опять же – первый вторник на неделе, – не поддержала Петровича падчерица.
Мать попыталась урезонить мужа, но уговоры, как и в те, далёкие школьные годы Яны, ни к чему не привели. Петрович, якобы глубоко обиженный и уж точно непонятый женским коллективом, легко опрокинув стопку, убежал искать мужской.
Напряжение и недосказанность сгущались, концентрируясь в неловкое молчание.