Господин Болдырев подробно объяснил мне по телефону, где находится его дом: пять минут езды на такси или двадцать минут пешком по променаду. Я выбрал променад. Была ранняя весна, отели и виллы стояли тихие и пустынные на берегу озера. Шторы на окнах небольших отелей были опущены, двери заперты, не сезон. Я шел по асфальтовой дорожке и не встречал ни души. За оградами, под навесами, громоздились штабеля белых пластмассовых стульев, парусиновые зонты были сложены, земля была мокрой, по каменному акведуку с гор со звоном стекала быстрая прозрачная вода. Аккуратные синие указатели показывали направление прогулки. Размеренным спокойном шагом двигаясь вдоль тихой воды, я ввел себя в медитативное состояние безразличия и покоя; мне пришло в голову, что в этом комфортабельном раю асфальтовая дорожка наверняка проложена так, что по ней можно обойти все Женевское озеро. Сколько на это уйдет времени? Может быть, месяц, может быть, два; и я глянул на тот берег, где у подножья гор были едва видны маленькие домики захолустной швейцарской деревеньки.
Дом господина Болдырева открылся мне вскоре в глубине участка. Я где-то слышал или читал, что иностранцы не имеют права покупать недвижимость в Монтре; Фредди Меркури, чтобы купить тут квартиру, должен был прежде обзавестись разрешением муниципалитета, выданным ему в честь его великих заслуг перед мировым искусством. Теперь статуя вокалиста «Queen» стоит в центре города, на набережной. Но нам, хищным детям русских девяностых, запреты, как известно, нипочем; и господин Болдырев как-то разрулил ситуацию. Может быть, он оформил дом на подставное лицо, а может, представил в муниципалитет документы, свидетельствующие о его больших заслугах перед музыкой. Или физикой. Это был скромный двухэтажный дом с передней застекленной стеной, выходящей на озеро, и открытой террасой на втором этаже, огороженной металлическими перилами с завитками в стиле модерн. Над террасой высился металлический каркас с такими же завитками, предназначенный для того, чтобы в жаркий день растянуть полотняный тент. Я толкнул калитку и по дорожке, вымощенной крупными белыми плитами, пошел к дому. Во всем, что я здесь видел, была свободная, необременительная неприбранность: раскисшая земля клумб, решетка с голыми щупальцами какого-то вьющегося растения, забытый в углу пластмассовый стол, чьи ножки утопали в остатках слежавшегося снега, каменная ваза у железной калитки, из которой торчали сморщенные, поникшие головки давно отцветших роз.
Я шел по дорожке, когда