«Папа, почему волки и собаки становятся бешеными? И почему люди умирают, когда их кусает бешеная собака?» – спрашивал Луи.
Его отец, владелец небольшой кожевенной мастерской, был старым сержантом наполеоновской армии. Он видел десятки тысяч человек, погибших от пуль, но не имел ни малейшего представления о том, почему люди умирают от болезней.
«Должно быть, дьявол вселяется в волка, ибо если Богу угодно, чтобы ты умер, ты обязательно умрешь, и тебе ничто не поможет», – скорее всего ответил ему набожный кожевник. И этот ответ был ничуть не хуже, чем ответ мудрейшего ученого или самого дорогого доктора того времени. В 1831 году никто еще не знал, почему люди умирают от укуса бешеной собаки, и вообще причина человеческих болезней была тайной, покрытой мраком.
Я не буду утверждать, что именно это ужасное происшествие внушило девятилетнему Луи Пастеру мысль открыть когда-нибудь причину бешенства и придумать от нее лечение, – это было бы очень романтично, но маловероятно. Однако несомненно, что он оказался потрясен этим случаем гораздо глубже и напуган на более долгое время, ощущал запах горелого мяса и переживал ужасные крики жертв во сто раз сильнее, чем обыкновенный мальчик его возраста, – короче говоря, он был из того материала, из которого созданы художники, и эта черточка художника вместе с богатыми знаниями помогла ему вытянуть микробов из мрака неизвестности, куда они снова канули после смерти блистательного Спалланцани. За первые двадцать лет своей жизни он не выказывал никаких признаков того, что когда-нибудь станет великим искателем. Луи Пастер считался вполне прилежным и внимательным мальчиком, не подающим, впрочем, особых надежд. В свободное время он рисовал картины на берегу реки, протекавшей мимо их кожевенного предприятия, а его сестры позировали ему до тех пор, пока шеи у них не затекали, а спины не начинали мучительно ныть. Он рисовал также на удивление суровые и не совсем лестные портреты своей матери, на которых она не выглядела красавицей, но зато в них было некоторое сходство с оригиналом.
Тем временем крохотные животные оказались отложены в долгий ящик вместе с дронтом и другими забытыми животными. Швед Линней, один из самых восторженных классификаторов, много работавший над составлением систематического каталога всех живых существ, протестующе вскидывал руки, когда речь заходила о «ничтожных зверюшках». «Они слишком малы, слишком непонятны, и никто ничего определенного о них не знает, – их можно отнести только в категорию Хаоса», – говорил Линней. Исследованием их занимался только знаменитый круглолицый немец Эренберг, когда не пересекал океаны или не просиживал на приемах по поводу вручения ему медалей, – затевавший пустые и шумные споры о том, есть ли у крохотных животных желудки, представляют ли они собой самостоятельных животных или просто являются составной частью более крупных животных; действительно ли они животные, или, быть может, крохотные растения.
Пастер стал увлекаться