– Своих они бомбить не будут.
– Не говори ерунды! У нас там американцев вообще нет. И англичан тоже. Одни русские, поляки, всякий балканский сброд, ну и свои враги народа – немцы да еще жиды, предатели и душегубы.
– Они не будут бомбить ни русских, ни поляков, ни евреев, – проговорила Сельма с тупым упорством.
Нойбауэр резко обернулся.
– Ты, как я погляжу, очень много всего знаешь, – сказал он тихо, но с тем большей яростью в голосе. – А теперь послушай, что я тебе скажу. Они там, в самолетах, вообще не знают, что это за лагерь, понятно? Они сверху видят только бараки на горе. А что за бараки – они не знают, может, военный склад, может, еще что. Они видят казармы. Это казармы наших частей СС. Они видят здание, где работают люди. Для них это фабрики, то есть цели. Там, на горе, во сто крат опасней, чем здесь. Потому я и не хотел, чтоб вы туда переезжали. Здесь-то, внизу, по соседству с вами ни фабрик, ни казарм. Поймешь ты это наконец или нет?
– Нет.
Нойбауэр уставился на жену. Такой он свою Сельму еще никогда не видел. Он не мог понять, какая муха ее укусила. Вряд ли это только от страха, не настолько уж она напугана. Он вдруг почувствовал обиду: семья отворачивается от него. С досадой перевел глаза на дочь:
– Ну а ты? Ты что думаешь? Молчишь, как воды в рот набрала.
Фрея Нойбауэр встала. Тощая, желтоватая с лица, с большим, выпуклым лбом, она в свои двадцать лет не похожа ни на Сельму, ни на отца.
– По-моему, мама уже успокоилась, – только и сказала она.
– Что? Ты о чем?
– По-моему, мама уже успокоилась.
Секунду Нойбауэр молчал. Он ждал, не скажет ли жена еще чего-нибудь.
– Ну ладно, – проговорил он наконец.
– Нам можно подняться? – спросила Фрея.
Нойбауэр недоверчиво покосился на Сельму. В жене он не уверен. Надо втолковать: ей просто нельзя ни с кем общаться. Даже со служанкой. Со служанкой в особенности. Но дочь его опередила.
– Наверху будет лучше, папа. Воздуха больше.
Он все еще стоял, не зная, как быть. «Ишь, развалилась, как мешок муки, – неприязненно подумал он. – Нет бы сказать хоть что-то разумное».
– Мне надо зайти в ратушу к шести. Диц звонил, требует срочно обсудить положение.
– Все будет в порядке, папа. Ничего не случится. Нам ведь тоже еще надо ужин приготовить.
– Ну хорошо. – Нойбауэр наконец на что-то решился. По крайней мере дочь не теряет голову. Хоть на нее положиться можно. Его кровь, его плоть. Он подошел к жене. – Ну хорошо. Забудем, Сельма, идет? Как говорится, и на старуху бывает проруха. В конце концов, не так уж это и важно. – Сверху вниз, с улыбкой, но холодными глазами смотрел он на жену. – Ну так как? – спросил он снова.
Она не откликалась.
Он обхватил ее за жирные плечи и даже слегка погладил.
– Тогда вот что: отправляйтесь-ка наверх и приготовьте ужин. Хорошо бы что-нибудь вкусненькое, после такой-то встряски, а?
Сельма равнодушно кивнула.
– Вот так-то лучше. – Теперь Нойбауэр убедился, что худшее