Валбур снова ощутил холодное прикосновение мурашек. Он не знал слов этой песни и был немало поражен их странным сочетанием, совсем не походившим на те простые строки и рифмы, к которым привык с детства. Ему подумалось, что Фелла сама приложила к ним руку. Захотелось спросить об этом кого-нибудь, кто знал наверняка, но он не смел нарушить сосредоточенное внимание слушателей.
…Я помню день, я помню час,
Когда за клином журавлиным
Взлетел мой дух, и свет угас,
И мрак растекся по долинам.
Ночь заструилась шлейфом длинным.
Не стало птиц, не стало нас…
– Как грустно! – вздохнула Дэлсин. – Но это одна из моих любимых песен. Она мне как будто что-то напоминает, чего никогда не было.
– Или то, что будет, – поддержал сестру Смирл.
– Вы сами её сочинили? – не выдержал Валбур и заглянул в широко открытые глаза под журавлиным разлетом темных бровей.
– Как вы догадались? – улыбнулась Фелла, накрывая все ещё дрожащие струны ладонью. – Вы много песен знаете?
– Случается, я тоже напеваю, – признался он, только сейчас замечая, что они за столом не одни. – Редко… плохо… совсем не так, как вы. Но этой песни я не слышал.
– Может быть, вы тоже нам споете? – обрадовалась Эша.
– Этим я бы выказал неуважение к хозяйке, – в легком ужасе возразил Валбур.
– Отчего же? – Фелла протянула ему линги. – Спойте. Вы выручите меня. Иначе они вынудят меня развлекать их весь вечер в одиночку.
Инструмент был слишком легким для него. Щипки торчали из специальной прорези в боку. Похоже, их никогда прежде не вынимали. Валбур извлек один и осторожно провел по струнам. Линги ответили послушным перезвоном.
– Я играю одной рукой, – словно извиняясь, предупредил Валбур.
Он снова посмотрел на Феллу и увидел на её губах улыбку. Она ждала. Они все ждали.
Лиадран ты моя Лиадран!
Как же так нас с тобой разлучили?
Кто погиб от полученных ран?
Кони ржали, копытами били…
Валбур сам не понял, почему запел именно эту песнь. К веселому дню рождения она подходила ничуть не лучше, чем та, которую исполнила Фелла. Вероятно, настроение заразно. Правда, он попытался спеть её не как прощальную, а как героическую, на подъеме:
…Лиадран ты моя Лиадран!
Мы оправимся скоро от ран.
Нам откроются дальние дали,
И утешатся наши печали…
Кое-что ему, видимо, удалось, потому что слушатели встретили последний долгий аккорд хлопаньем в ладоши, улыбками и просьбами продолжать. Валбур подмигнул Тому и затянул, осторожно постукивая в такт по гладкому боку лингов:
А я, бум-бум, иду, бум-бум
И песенку пою.
О том, бум-бум, как тут, бум-бум
Слагаю жизнь мою.
И день, бум-бум, и ночь, бум-бум,
Я не смыкаю глаз.
Удар,