– Здравствуйте, Дмитрий Дмитриевич, – сказал я с заколотившимся сердцем, и называл себя. – А ведь мы когда-то с вами были знакомы.
Он сначала долго не понимал кто я, а потом, сообразив, что к чему, слабо улыбнулся:
– Вы его сын, внук? А может быть правнук?
– Дима, это я! Собственной персоной, – уверил я.
Его желание пройти процедуру омоложения только укрепилось. Мы договорились встретиться, когда он снова станет похож на человека. Точнее я ему предложил сделать это, но в тот момент не был уверен, что он понял меня.
Впервые я его увидел осенью одна тысяча девятьсот восемьдесят какого-то года, в кафе студенческого университетского общежития, и, помнится, подумал: «Д-а-с!». Ну и бандит. По крайней мере, хулиган. А увидел я высоченного парня с сосредоточенным лицом, стремительно шагавшего куда-то на длинных своих ногах, широкими шагами. Однажды где-то как-то мы с ним познакомились. Момента знакомства я не запомнил. Но вскоре мы уже вышагивали вместе по осенним улицам и разговаривали. Он шагал, а я семенил рядом. Оказалось, что он не так уж безумно высок, просто очень строен. Ну, всего-то на голову меня выше. Пигмеем рядом с тобой я себя тогда не чувствовал, а зря.
Мы уже были тогда не дети, особенно я. Мне было двадцать четыре года. Он двадцатилетний – почитал меня за человека взрослого и умудренного. На самом деле ему просто нравилось отражаться в моей «патине». В этом желтоватом стекле с добавлением ядовитого свинца. В этих пятнах, разводах и трещинках. В этой потускневшей амальгаме, через которую просвечивало все, что далее…
И вот ему придали облик того самого двадцатилетнего молодого человека, с коим я когда-то познакомился. Через месяц я приехал к нему. Он сделал вид, что обрадовался мне, но потом долго изучал сетевые архивы, чтобы удостовериться, что я – это я и мы действительно знакомы. Мы долго разговаривали, вспоминали – все-таки не виделись уже лет сорок, никак не меньше. Сначала он не рассказывал о том, чем занимается, лишь отшучивался. А мне было не до шуток. Я признался ему:
– Чувствую себя не в своей тарелке в этом «дивом новом мире», и рад бы сбежать куда угодно, хоть на Луну, хоть в космическую пустоту, но не могу этого сделать, поскольку принадлежу фабрике с потрохами. Моя суетливость вернулась вместе с молодостью, я, кажется, опять сделал что-то не так…
Да, я никогда не задерживался на одном месте надолго. Но одно дело, когда тебе двадцать-тридцать лет, другое, если тебе скоро девяносто восемь и ты не принадлежишь себе. На это он сказал мне со смешком, тоном заговорщика:
– Я могу тебя отправить туда, где они тебя не достанут.
– Они могущественны,– возразил я. – Ты себе не представляешь как.
– Представляю, – возразил он, махнув рукой. – Представляю и очень могущественных и сверх могущественных. Ведь на Земле живет шестьдесят