Однажды я относила документы в «первый» отдел и видела, как сажали в машины и увозили куда-то работников завода. Оказывается, были засланные люди, которые ориентировали обстрел по заводу именно в то время, когда подходил к концу ремонт быстроходных тральщиков. На ремонт тральщики приходили по ночам, так же по ночам и уходили обратно. Так вот, обстрел начинался после завершения ремонта и точно по тому месту, где стоял отремонтированный корабль. Как только этих людей забрали – точные обстрелы и прекратились.
Много и страшно умирали люди, оставались пустыми дома. Мы с братом собирали по Ижоре покойников, обходили дома. Если хозяева умирали – деревянный дом на снос, а дрова раздавали людям, которые не могли сами себя обеспечить. В жутко суровую зиму 1941-го на берегу Невы вырубили все деревья.
Завод им.Ворошилова, где работал папа, был недалеко от завода «Большевик». Папин завод перешёл на казарменное положение, да и многие заводы так работали. Я часто ходила к папе, чтобы отнести какие-то продукты. А пройти надо было 15 километров, так что я с утра уходила и только к вечеру возвращалась – ходьба в одну сторону занимала 4–5 часов. Очень тяжело и очень страшно. Папа на заводе питался. А нам так и выдавали по 125 граммов хлеба на человека до конца 42-го, потом уже стали прибавлять по 25 граммов, затем – по 50. В магазин за продуктами я уходила в 5 часов утра. Встану и иду занимать очередь. Магазин был в Соцгороде (сейчас п.Металлострой). Тогда там всего 4 дома было. В одном из них был магазин. Очереди длинные, стоять приходилось долго: подходит человек, у него берут карточку, вырезают талоны на хлеб, сахар, крупу. Крупы можно было купить не больше килограмма. Сейчас всё продается в упаковках, а раньше – из мешка совочком по пакетикам развешивали. Но в основном все ходили со своими торбочками – тканевыми мешочками. Кроме хлеба, брали, если повезёт, сахар, крупу: овсянку, пшено, перловку (риса не было). Нам в Усть-Ижоре страшно было до конца 1942-го, потому что часто обстреливали. А потом уже в основном стреляли по городу, по заводам.
Лёд в 1942-м сошёл только в мае. Если во время обстрела снаряд попадал в Неву – оглушённая рыба всплывала кверху. Все, кто только мог, на лодках ехали собирать эту рыбу. Большим подспорьем было. Все, конечно, радовались: во-первых, потому что снаряд не попал ни в чей дом, а второе – рыба, люди могли питаться.
Кормлением нашим руководила мама. Каждый день она давала картошинку и полкусочка хлебца утром и в обед, а вечером обязательно сухарик и чай. Сахара – одну ложечку. До войны, до казарменного положения, за столом всегда такой порядок был: собирались все на кухне, и первым начинал кушать папа – это был закон. После него можно было приступать к еде и нам: брату Саше, сестре Маше и мне. Накладывала еду мама. А в блокаду есть всё время хотелось. Выживали так. Меня сельсовет послал работать в колхоз им. Маркса Гёльца, на правый берег Невы. Дали в подчинение 9 детей от 8 до 12 лет, мне 16 лет было (самая старшая), мы