самое страшное – в том, что он, как безумный, забыв обо всем на свете, куда-то бежит под проливным дождем по мощенному бутом тракту за этой девчонкой, которая тоже не в своем уме. Он еще раз крикнул в том направлении, в котором предположительно исчезла Эштике, и в ярости остановился, понимая, что девчонку уже не догнать. И вообще, было самое время собраться с мыслями. Он обернулся и, с изумлением обнаружив, что отошел от корчмы на изрядное расстояние, повернул назад, но через пару шагов у него перед глазами вдруг все потемнело, ноги поскользнулись в грязи, и какое-то – очень короткое – время он еще сознавал, как падает и катится куда-то вниз, после чего окончательно потерял сознание. Он с трудом, постепенно пришел в себя. И не помнил, как оказался здесь, рот его был забит землей, его тошнило. Пальто было в грязи, ноги от холода и сырости одеревенели, но, как ни странно, три сигареты, полученные от дочерей Хоргош, которые он сжимал в руке, чтобы не промокли, были в целости и сохранности. Он быстро сунул их в карман и попытался встать. Однако ноги его скользили по крутому склону канавы, и потребовалась не одна попытка, чтобы выбраться снова на дорогу. “Сердце, черт побери!” – хватаясь за грудь, воскликнул он про себя. Он понимал, что дела его плохи и нужно как можно скорее добраться до больницы. Но косой дождь перечеркивал его планы, с неодолимой силой вновь и вновь обрушиваясь на дорогу. “Я должен отдохнуть. Под каким-нибудь деревом… Или все же дойти? Нет, лучше передохнуть!” Он спустился с дороги и укрылся под ближайшей акацией. Чтобы не сидеть на голой земле, ноги он подложил под себя. И, стараясь ни о чем не думать, тупо смотрел прямо перед собой. Так минуло несколько минут, а может быть, и часов, этого он не знал. На востоке забрезжил рассвет. Доктор с отчаянием и с какой-то смутной надеждой смотрел, как солнечный свет безжалостно заливает окрестности. Свет не только дарил надежду, но и рождал в нем страх. Ему очень хотелось оказаться в теплой уютной палате, выпить горячего бульона под присмотром молодых светленьких медсестер и затем отвернуться к стене. Но тут взгляд его остановился на трех фигурах, как раз поравнявшихся с домом дорожного мастера. Они были еще далеко, безнадежно далеко от него, он не слышал, а только видел, как какой-то мальчонка что-то жарко объясняет одной из фигур, между тем как другая бредет в нескольких метрах за ними. А когда они наконец поравнялись с ним, он тотчас узнал путников и даже попытался окликнуть их, но ветер и дождь, видимо, заглушили крик, потому что компания, не обратив на него внимания, продолжила путь к корчме. И он, не успев изумиться тому, что его взору предстали двое прожженных бродяг, которых давно уж считали мертвыми, тут же о них забыл; у него свело судорогой ноги, в горле пересохло. Утро застало его на тракте, на пути к городу, потому что к корчме возвращаться он не хотел. Он не шел, а скорее влачился, полный путаных мыслей, напуганный звуками, раздававшимися над его головой. За ним увязалась какая-то стая ворон, которые – в чем он был совершенно уверен – неотступно,
