Натка пластала огурец на тонкие кругляши, когда нечто, маячившее на границе сознания назойливой мелкой мухой, наконец, оформилось в крупного лохматого шмеля: а где Генкина чашка? Большая, жёлтая, с глазами и носом-пипочкой? Кружку Генке кто-то подарил на день рождения, она ему очень нравилась, и он пил чай только из глазастой посудины. Утром кружка была, Натка сама ставила её в раковину. Посуда лежит, как лежала – хоть бы раз Генке пришло в голову помыть. Чашки нет. И чайника нет. У него что, выездное чаепитие?
Шмель раздулся до размеров колибри. Натка кинулась в комнату к шкафу: трусов нет, джинсов нет, рубашек нет, джемпера нет, дубленки нет. Она прошлась по всем трём комнатам, зажигая верхний свет и внимательно оглядывая обстановку. Нет музыкального центра, нет махрового халата, в прихожей нет Генкиных тапочек. Натка вернулась на кухню, уселась на табурет и принялась автоматически пережевывать огуречные кружочки, уставившись на разделочную доску, прислоненную стене. На доске было нарисовано красно солнышко и две птахи с затейливыми хвостами.
– Он что, ушёл? – спросила Натка сразу у всех, и у солнышка, и у птах, нервно постукивая ладонью о столешницу. – Он меня бросил, что ли? Бросил, да?
Доска, подпрыгивающая от похлопываний, допрыгалась – свалилась между столешницей и стеной. Натка полезла доставать и нашарила бумажку. Листок! Тот, что улетел с дверцы холодильника. Она вылезла из-под стола и прочитала:
«Нат, извини, так получилось. Надя ждет ребенка. Я буду жить у неё. Прости».
Есть ей расхотелось, а усталость навалилась глухой тупостью.
«Надя… Кто это – Надя? Бухгалтерша, что ли, его? Интересно, давно ли ждет?»
Натке почему-то казалось, что давно. Все двенадцать лет их с Генкой семейной жизни.
Глава 3
«Разведёнка-разведёнка, разведёнка-брошенка» – цоканье каблуков складывалось в издевательскую дурацкую рифму, непонятно откуда взятую. Натка спешила, и цоканье было шустрым. Она проворочалась почти всю ночь, уснула под утро и проспала. На работу собиралась по-солдатски за двадцать минут и теперь неслась к студии, снова опаздывая. Вбежала, на ходу здороваясь с вахтёршей, распахнула дверь (теперь Кешиного!) кабинета:
– Доброе утро!
Картина повторила вчерашнюю: Кеша сидит за столом Нины и смотрит на часы на руке.
– Так, Никитина, опять опаздываем! На одиннадцать минут! А коллеги, между прочим, ждут тебя.
Прянишников повёл рукой в сторону журналистов, чинно рассевшихся вдоль стены на диванчике. Свободными оставались место с края диванчика и кресло возле Кешиного