– Почему, Аллан?
– Потому что ты значишь для меня больше, чем я сам. Если с тобой что-нибудь случится, во что превратится моя жизнь?
– Я не понимаю, Аллан, – проговорила она, глядя в пол. – Объясни, что ты имеешь в виду.
– Глупая девчонка! – не выдержал я. – Что я имею в виду? Да то, что я люблю тебя! Думал, ты давно об этом догадалась.
– О! – прошептала она. – Теперь поняла… – Потом она встала на колени, подставила мне лицо для поцелуя и добавила: – Вот мой ответ, первый и, возможно, последний. Благодарю тебя, мой милый Аллан; я рада это слышать, пускай одному из нас или нам обоим предстоит умереть.
Едва она произнесла эти слова, ассегай влетел в окно и проскочил точно между нами. Так что нам пришлось забыть об объяснении в любви и сосредоточиться на войне.
Становилось все светлее, небо на востоке сделалось жемчужно-серым, однако нападение задерживалось, хотя о его неизбежности зримо напоминал ассегай, торчавший в стене за нашими спинами. Возможно, кафров напугали лошади, что прорвались сквозь их ряды в темноте, – туземцы просто не успели разглядеть, сколько человек прискакало на выручку. Или они ждали рассвета, чтобы решить, как лучше нападать. Такие вот мысли приходили мне в голову, но оба предположения оказались ошибочными.
Кафры мешкали, дожидаясь, покуда в низине, где располагалась ферма, не развеется туман, скрывающий от их глаз загоны. Они хотели увести домашний скот до начала сражения. Этот скот воины уже считали своей добычей и не желали ее лишиться.
Вскоре со стороны загонов, или краалей, куда загоняли на ночь коров и овец хеера Марэ (примерно полторы сотни голов рогатого скота и примерно две тысячи овец, не считая лошадей, – он ведь был крупным и зажиточным фермером), донеслись разные звуки: мычание, блеяние, ржание. Также слышались людские голоса.
– Они угоняют наши стада! – воскликнула Мари. – О мой бедный отец! Он разорен! Это разобьет ему сердце!
– Да, дело плохо, – согласился я, – но бывает и хуже. Слышишь?
Нашего слуха коснулся топот ног, зазвучала дикая и воинственная песня. Из тумана, висевшего над загонами для скота, стали появляться темные человеческие фигуры, выглядевшие призрачными, почти нереальными. Кафры выстраивались для атаки. Минуту спустя строй пришел в движение. Они наступали вверх по склону длинными неровными рядами, и было их несколько сот человек; они вопили и свистели, потрясали копьями, волосы и украшавшие голову перья развевались на ветру, а выпученные глаза сверкали ненавистью и жаждой убийства. У двоих или троих были ружья, из которых они палили на бегу; куда летели пули, сказать не могу – наверное, выше дома.
…Украшавшие голову перья развевались на ветру, а выпученные глаза сверкали ненавистью и жаждой убийства.
Я велел Леблану и нашим туземцам не стрелять прежде меня, потому что понимал: мои вынужденные соратники – стрелки не очень-то опытные, а от нашего