С.Г. Строганов (1794–1882)
Мало кто из современников и потомков ставил под сомнение личную порядочность графа и ту несомненную пользу, которую он принес отечественному просвещению. Приведу лишь два характерных высказывания историков:
«Не обладая ни острым умом, ни глубокими знаниями, Строганов умел ценить и то, и другое в своих подчиненных. Именно ум и знания были критерием, которым он определял свое отношение к окружающим. <…> Спина у Строганова гнулась туго: он не то что перед Уваровым [Сергеем Семеновичем. – Н.П.], которого в грош не ставил, он перед самим Николаем не боялся отстаивать свое мнение. <…> Искренняя любовь к просвещению сочеталась в нем с не менее искренней преданностью охранительным началам, отсюда – постоянная внутренняя борьба <…>» (Левандовский, 1990: 108–109).
«Высоко оценив покойного [С.Г. Строганова. – Н.П.] как организатора, он [И.Е. Забелин. – Н.П.] сделал одно любопытное замечание: у него был «редкий талант <…> охранять людей науки от антинаучных напастей и невзгод». Это верно: боевой генерал, участник Бородинской битвы, далекий от науки, волею судеб оказался в роли «организатора науки». Он не был к ней подготовлен, но чутье подсказало ему наиболее правильный путь – не командовать учеными, <…> а дать им возможность спокойно работать, оберегая от нападок извне» (Формозов, 1984: 38).
Таким образом, в современной историографии утвердился довольно привлекательный образ графа Строганова как человека и государственного деятеля. И все-таки, в свете сказанного выше, достаточно неожиданным выглядит искреннее восхищение Строгановым как ученым, запечатленное для потомков в воспоминаниях такого видного специалиста, как академик Ф.И. Буслаев.
Переход самого Буслаева от занятий классической и русской филологией к истории русского искусства совершался в 1850-х гг. практически без помощи наставников из числа отечественных ученых. Среди исследователей старшего по сравнению с ним поколения просто не было таковых. «Раздел этот в истории русского искусствознания был представлен исследователями, не сумевшими или сознательно не желавшими опереться на достижения современной им западной науки» (Кызласова, 1985: 35–36). К числу их относились уже неоднократно упоминавшийся здесь И.П. Сахаров, а также И.М. Снегирев и др. В их трудах уже нашла отражение мысль о необходимости выявлять связи искусства с «духом века», но дальше деклараций дело не пошло. «Попытки реализовать эти задачи в конкретных исследованиях или не предпринимались, или проводились излишне прямолинейно» (Там же: 36).
Единственным исключением оказался, как ни странно, граф С.Г. Строганов – известный коллекционер и знаток искусства, в том числе древнерусского, обладавший в этой области очень широким кругозором. «<…> Как много обязан я в своих исследованиях по иконографии и вообще по искусству назидательным