– Saluton, kion vi volas? Вы уверены в написании?– сказал ей лысый, приветливый бармен. Джин не смогла понять, что это за язык, хотя и худо-бедно знала почти все языки Европы.
– Так, – твердо сказала Джин. – Вы говорите на немецком или английском?
– Вы недавно здесь, да? – бармен перешел на английский.
– Да, – отчего-то виновато ответила Джин.
– Эсперанто. По нашему закону каждый должен говорить на нем.
– Эсперанто?
– Да. Плановый язык, задуманный в XIX веке как интернациональный. Конечно же, почти никто на нем не говорит. Но на нашем острове он считается официальным. Бургомистр верит, что только так мы можем стать единым народом. Хотя на деле всем глубоко пофиг на этот язык и этот закон – почти никто на нем не разговаривает, кроме дикторов в телеке и диджеев на радио.
– Почему же ты говоришь?
– Он мне нравится, – с улыбкой ответил бармен.
– Ясно. Налей мне виски. Двойной.
– Вау. Хорошее начало, beleco.
– Что ты сказал?
– Что вы красавица. Отдыхайте, мисс, – ответил он, подавая стакан.
– Спасибо. И за красавицу тоже, – игриво улыбнулась Джин.
Она повернулась от бармена к залу. Люди продолжали веселиться, танцевать и петь. А на нее все еще глазела дюжина мужчин, вот только никто не осмеливался подойти. Ей медленно, но верно становилось скучно. Она подумала, что весьма устала с дороги и неплохо было бы уехать в свой новый уютный дом. Джин повернулась обратно к стойке и принялась большими глотками убивать свой скотч.
– Расскажи об острове, – вдруг попросила она, обращаясь к бармену.
– Давайте, лучше я вам расскажу, – грубый голос исходил слева от Джин. Она обернулась и увидела парня лет тридцати на вид, одетого в помятый серый костюм. У него была болезненно-бледная кожа, пепельные волосы средней длины, завивающиеся в кудри, и едва заметный шрам на брови. Черты его лица напомнили Джин отца: тот же прямой нос и выпуклые скулы. Это могло заставить ее очароваться этим парнем, если бы не его мерзкая самодовольная улыбка, за которой девушка заметила неуверенность. Пикантности этому незнакомцу придавала трехдневная щетина, а по выражению его ярких зеленых глаз было ясно, что он изрядно пьян и, похоже, решил выйти на охоту за девушками. У Джин появилось сразу два желания: первое, навязанное трехлетней изоляцией от людей, а особенно от мужчин, – ответить ему взаимностью, привезти в свой дом, а завтра вышвырнуть за дверь; и второе – ударить его со всей силы, чтобы отбить желание пикапить по пьяни.
– Ну попробуй, – неожиданно для себя сказала Джин вслух.
– Может, для начала потанцуем, – еще более нахальным голосом предложил он. Теперь Джин заметила в его речи нотки восточно-европейского акцента. Акцента эмигрантов, которых она ненавидела с подросткового возраста за их отношение к ней.
– Давай, – кокетливо сказала она и вновь удивилась тому, что ее слова идут вразрез