И вечный, вечный петушиный крик
блестящих глаз испепелял нас на рассвете,
Чтоб на закате вызвать нас опять!
На оргиях, два пальца сунув в рот
и приступая к новой части трапезы,
сатрап отождествлений держал нас за рабов.
Как мальчики лежали мы на ложе
у сладострастника животных наших жажд
и плакали – не проронив ни слова.
В скотов нас поцелуи обращали,
а водопад вновь извергался, вновь
снимая краски новых гримов.
Но ничего вовек здесь не решалось:
суд спал, стрясая с париков крахмал
на тех секретарей, что нам писали
столь протяженный смертный приговор,
что с написанием его мы умирали.
«Арго, развевай паруса тополей!..»
Арго, развевай паруса тополей!
Истрепанные паруса подставь поцелуям ветра.
Мы уходим в Эвксинский Понт –
Навстречу золоту, навстречу смерти.
Нок-реи заготовлены подлинней,
Солонина заготовлена погнилей,
Мачты готовы отдаться Борею,
Мачты готов повалить Борей.
– Старый боцман, пьяный лоцман,
Пыхтят трубчонками над пороховыми бочонками.
Мы будем плыть до первой веранды
С тобой, неизвестное.
На мертвой почве растут олеандры
И кипарисы отвесные.
Мы будем плыть до первой потери,
Пока за борт не свалится слабый,
Пока не разделит братьев вражда
Из-за портовой бабы.
– Старый боцман, пьяный лоцман,
Пыхтят трубчонками над пороховыми бочонками.
Не зная, каково на вид руно, возьмем говно –
Корабль станет ассенизационным обозом –
Но нашим носам давно все равно –
Среди навоза – раздолье розам.
Мы расцелуемся, и на прощанье
Снова, как во времена стародавние,
Любовь покажется неизбывной вовек.
Но когда берега Колхиды скроются утром из вида,
Начнется июльский снег.
Вероника
Плаун, пылящий и поджарый,
Исстеган дождевым кнутом,
И сонный лес похож на старый,
Истрепанный, in folio, том.
И ломонос подобострастный
Усов своих рассыпал сеть,
И, значит – время подобралось
Для вероники засинеть.
И, значит, время вновь настало
Нам, глядя в старый водосток,
Вести счет каплям, размышляя:
Зачем ты поднесла платок?
И кто была ты: свежесть сена,
Букет из нераскрытых роз?
Толстуха спелая Пуссена,
От жира падкая до слез?
Красотка с профилем семитским –
Смесь состраданья и греха –
И вожделеньем каинитским
Горела добрая рука?
Святой назвал бы и разрушил
Сомнений тяготящий ад,
Но летом дьявольским разбужен
Твой