содержании
…как бы это нам представить иронию, как форму?.. это что-то удваивающееся
на грани видимости и мыслимости, или даже множащееся, как, например, если
представить прозрачную матрёшку, в которой сквозь оболочку первой
просматривается и вторая, и третья, и самая последняя куколка. Правда, эту
последнюю, в этой прозрачности, видит не всякий, а, как уже было сказано, или
будет сказано, только случайный избранник, проникающий художник, поэт-
пророк, философ – снова же – провозвестник неуловимого знания; то есть, для
кого-то – это совсем никакая и не ирония (не понимает человек), а только
раскрашенная сверху кукла, хотя на самом деле – открой глаза, друг, брат, собрат -
1 Сцена 5, «Погреб Ауэрбаха в Лейпциге», пер. Н.Х. Холодковского.
19
на самом деле перед тобой ирония в своей, что ни на есть настоящей форме,
которая, сквозь раскрашенную, наигранную, клоунскую оболочку, плачет
скрытыми от твоего простого (ах, когда простота хуже воровства… лезет же в
голову чушь всякая), плачет скрытой от твоего простого глаза тоской и
закованным в узилище страданием (да, та маленькая, невидимая куколка плачет),
а страдание, как уже все поняли – парадокс:
…она и чай пила, страдая. Признаки страдания возникали ещё до
прикосновения губ к краю фарфоровой чашечки, к фарфоровому краю чашечки,
ещё тогда, когда губы, трубочкой, только втягивали, всвистывали парящий парок
(очередной симулякр; о симулякрах будет впереди), еще, когда только тянулись…
при этом, первые – первыми начинали испуганно подёргиваться, приподниматься
брови и суживаться, сужаться глаза, будто пытаясь распознать, ещё только, ещё
не смело, но настойчиво уже анонсирующую себя муку, заявляющую – повторюсь,
посылающую лишь первые знаки, намекающую пока лишь очертанием, пируэтом,
силуэтом, маревом ещё только … и вот! Кос-ну-лась; и обожгла, и ворвалась
ожидаемым ожиданным коварная влага, клятое страдание! Alveolus,
palatumdurum, palatummolle1: «в защиту, в защиту!» – хотя, какая там защита? –
так, для красного словца – а глаза заморгали быстро, а потом захлопали, а потом и
раскрылись, будто удивляясь… и зажмурились, сцедив слезу; и вспыхнули,
зардевшись, щёки: «Ах, как трудно, трудно жить…» – язычок (ulula), отросток
заднего края palatummolle, издал тремоло, да что там тремоло, содрогнулась вся
ротоглотка и сжалась перед тем как раздаться и! глотнула подсунутую пилюлю…
горькую, горькую… но такую сладкую: «Нет – шептали губы, – нет, нет! – а сами
снова тянулись к краю, за которым – ах! боль, моль, мука и страдание, и
пробивает пот. – Страдаю, но живу; живу, страдая… моя жизнь… – шептали, -
страдаю страдательно, живу живительно, пью… пью… – как бы тут украсить?.. –
пью… – не могу никак, – глотаю эту-у-у влагу, отравляющую моё «живу»!» П-п-
па-ра-докс…
Здесь я предлагаю читателю отложить книгу и дать переломленному страстным
рококо