– Тебе я ничего не говорил о нем.
– Тогда у нас была одна комната. Какие могли быть секреты? – Она сняла шубку, осмотрела спальню, ванную. – Здесь недурно. Но есть номера лучше… – Поправилась: – Предполагаю…
Дмитрий Ильич вызвал буфет. Расторопный, сметливый официант скороговоркой изложил сведения о продовольственных возможностях ресторана, набрасывая белую скатерть.
– Простите, – остановил его Дмитрий Ильич, – вы принесите нам что-нибудь легонькое, не обременительное для вас, замечаю – вы куда-то торопитесь. Сосиски, бутылку кефира и кофе…
– Мне слоеные пирожки. – Зоя вышла из спальни. – У вас вкусные пирожки…
Ничто не ускользнуло от настороженного отца: ни нагловатый взгляд официанта, которым он по-заговорщицки обменялся с Зоей, ни вспыхнувшие уши и неловко скрытая растерянность дочери.
Официант удалился крылатой походкой.
– Ты здесь бывала?
– Да! – ответила она. – Теперь это не имеет значения. – Она приготовилась к сопротивлению. Отец не поймет ее. Все длиннее становились между ними расстояния, глуше и невнятней разговаривали они друг с другом, да и некогда – каждый занимался своим.
– Не имеет значения… – потерянно повторил он поразившую его фразу. Потер лоб, передернул плечами.
Ничего в нем не было угрожающего, ничего отцовского. Ей стало жалко его. Теперь она острее почувствовала свою вину перед близким, родным человеком.
– Юрия нет и не… будет. Некого упрекать, обвинять, папа… – Она беззвучно зарыдала. Ненадолго хватило сопротивления.
И у отца иссякла злость. Перед ним – его дочь, и он первым должен прийти ей на помощь.
– Успокойся. – Он усадил ее на диван, помог достать платок, гладил ей плечи. – Ты можешь ничего больше не объяснять. Я понимаю, тебе тяжело… Разберемся, обдумаем…
– Нет. – В ней было многое разбужено. – Чтобы ты дурного не думал, я расскажу… – Она потерла обеими руками лоб, щеки, шею, сосредоточилась.
В соседнем номере кто-то долго и крикливо разговаривал по телефону. Близко гудели лифты. В окне мутно вырисовывались заиндевевшие от влажного мороза колонны и капители Исаакия.
Короткая улица за собором приведет к Матросскому клубу, где лежит Лезгинцев. А здесь… Неужели сейчас будет раскрыта ранее скрываемая тайна? В нем поднимался инстинкт самосохранения, и мозг продолжал работать в одном направлении. Только в одном: как сохранить покой в семье?
– Помнишь, когда Юрий был в Москве, я отпросилась к подруге в Малаховку на два дня? – Она говорила ровным голосом, глядя в одну точку прищуренными глазами, сложив руки ладошка к ладошке. – Мы отправились «Стрелой» в пятницу, вернулись утром в понедельник. Я не признавалась даже маме. Наш обман мучил и его. – Она подыскивала подходящие слова для объяснения самого главного. – Ничего дурного не случилось. Юрий был честный, порядочный человек… Если говорить откровенно, я жалею… Может быть, это остановило бы его, связало с жизнью, ниточка много значит…
Завтрак