Мимо них пронеслась машина.
Георгий Александрович просигналил хулиганам и готов был выругаться, как рука Ирины Фёдоровны оказалась на его плече. Он только громко выдохнул и дальнейший путь они провели в тишине.
Николя открыл глаза: салон автомобиля залил жёлтый свет фар. Мальчик беспомощно уставился в отражение зеркала заднего вида. Он всё больше верил, что приснившийся ему кошмар – не кошмар вовсе. Не сон вовсе. Что-то или кто-то было в ту ночь в его комнате. В комнате на последнем этаже охраняемого дома на севере Петербурга.
В памяти мальчика плотно засело четверостишье. Вместо того, чтобы выветриться из его головы как дурной сон, коему отведён срок в пару секунд после пробуждения, тот крепко засел в его памяти.
…ведь твоё жилищ-щ-щ-е.
На моих костях.…
дом твой давит кладбищ-щ-щ-е
— Наш отпетый прах
Николя мог повторить этот стишок из сна даже сейчас, и, как ему казалось, будет помнить ещё очень долго. В то время как одну из самых жутких ночей он помнил подетально, свои детские сны о горах мороженого или полётах на ковре-самолёте по Петербургу он уже никогда не вспомнит.
История одного города
– Это вообще законно? – Гриша указал на толпящихся у доски с телефонами в руках первоклассников.
С Гришей они учились в одном классе. Ещё до его отъезда к бабушке во Францию, было решено: по возвращении он пойдёт учиться в ту же школу.
Мальчики миновали 1Б и теперь шли в сторону своего класса.
– А что не так? – не понял Николя.
– Они фоткают домашнее задание. Фоткают! Фоткают, Карл!
– Да понял я, понял! Ну и что? – с плохо скрываемым равнодушием спросил мальчик.
– Потерянное поколение! – Гриша театрально всплеснул руками в воздухе. – Мама так говорит, – прошептал он.
– Ты сам-то когда шариковую ручку в руках держал в последний раз? – усмехнулся Николя.
Гриша огляделся по сторонам и прильнул к приятелю.
– А правда, что французские девушки самые раскрепощённые. А французский поцелуй? У тебя там был французский поцелуй? – не унимался Гриша.
Николя так ничего и не ответил.
– Или ты не отходил от бабушки весь этот год?
Николя дорого бы отдал за то, чтобы вернуться в свою французскую школу, на свою французскую улочку в пригороде Парижа к своей французской бабушке. После цветущей Европы гранитный Петербург навевал на Николя скуку, чаще просто отчаяние.
Он предвкушал возвращение в родной коллектив, однако, спустя 10 минут пребывания в стенах родной школы, тоски по одноклассникам будто и след простыл. Кто-то из парней заметно вытянулся, девчонки сменили рюкзаки на сумки. Только Маша Юрьевская выглядела как обычно: на парте висел её лиловый рюкзачок, волосы этим утром мама заплела ей во французскую косичку, на правой руке блестел металлический браслет с надписью KORN. Ничего удивительного – это ведь Маша Юрьевская. Что вообще творится в головах этих отличников, которых то и дело