Когда наконец втянулись в степной Крым, Санька вздохнул облегчённо. Ратник, бывший в Крыму прежде, заметил:
– Добро, что татары сами поклажу нашу стерегут. Без этого не видать бы хану дорогих мехов. Разбойный люд эти татары.
– У них, поди, всякой рухляди во множестве скопилось, – сказал Санька. – Крымцы часто в набеги ходят. Коли не на Русь, так в Литву.
– Не говори, отрок. Татары, едва в Крым воротятся, всё, что пограбят, грекам аль армянам продают…
Чем ближе подъезжали к Бахчисараю, тем теплее становилось. Снег сходил с земли, оголяя её латками, и теперь санный поезд часто скрипел по траве, по прошлогоднему засохшему кураю[16].
Для тех московитов, которые впервые приехали в Крым, удивительно было видеть чахлую крымскую растительность, редкие кустарники, безлесье и безводье.
Поразился Санька жилью крымцев. Из булыжного камня подслеповатые сакли, крыши невесть из чего сделаны – на чем только держатся. Не то, что на Руси: избы из брёвен, крыши хоть из соломы, но лежат слоем плотным. А уж хоромы боярские и дворец князя ни в какое сравнение не идут с жильём татарина.
Бахчисарай, пыльный и грязный, расположился в лощине. Вдали по одну руку меловые горы, по другую – скалистые. Сакли белые, плетнями огорожены.
Улицы в Бахчисарае туда-сюда петляют. Тополя высокие – под самое небо.
Наконец московиты въехали во двор караван-сарая, огороженного глинобитной стеной. Здесь и расположились.
Не приглянулся Саньке бахчисарайский дворец Гиреев. И никого из прибывших не впустила во двор зоркая стража.
Мурза Керим с начальником караула таки провёл боярина Родиона во дворец. Низко склонился боярин перед ханом, сидящим в креслице, отделанном перламутром и дорогими каменьями. Через старого толмача боярин передал хану свиток и, снова низко склонясь, покинул дворец.
А на другой день хан прислал ответ великому князю Московскому, заявив, что Московский улус данник Золотой Орды ещё со времён Батыя.
Саньку поразила степь. В Крым ехал – лежала она под снегом, возвращался – травой сочной зазеленела, а по тому ковру цветы ранние разбросаны.
Дни делались жаркими. Сколько ни озирался Санька, степь цвела алыми маками, синими васильками, жёлтыми и розовыми тюльпанами. Белая ромашка клонилась к ступице, а колеса подминали молодой ковыль.
Над степью звенел жаворонок, пением своим заглушая монотонный колёсный скрип.
Взирал Санька на степь, вертел головой, и радостное чувство наполняло его. Часто устремлял он глаза ввысь. В ясный день небо было далёким и нежным, голубым и ясным.
По степи редко высились курганы. На их зелёных шапках восседали орлы. Саньке известно, курганы – могилы князей,