Экстренное заседание Сената открылось в полдень, когда всем стало ясно, что Тит Юстин не собирается по доброй воле уходить в отставку.
Сенатор Корнелий Марцеллин был против немедленного штурма правительственной цитадели. Не то, чтобы он боялся решительных мер, нет, наоборот, будучи человеком хитрым и упорным, он обожал ловить рыбку в мутной воде. Но, как опытный и дальновидный политик, он понимал, что у Софии найдётся чем ему ответить – зачем иначе ей нарочно играть на обострение? Заседание Сената готовилось в обстановке суетливой поспешности, и Корнелий понимал, что это может означать: София надеется спровоцировать своих оппонентов на фальстарт.
Фракция оптиматов, прежде составлявшая большинство, ныне, после внезапного демарша Клеменции Милиссины, едва набирала четверть состава Сената, однако в этих людях София могла не сомневаться – они были готовы стоять за Юстинов до конца. Фракции популяров симпатизировали около трети сенаторов, и в своих сторонниках Корнелий также был уверен, почти как в самом себе. Всех остальных коллег-сенаторов Корнелий относил к числу колеблющихся, то есть таких людей, которые могут поддержать, а могут и предать в самый ответственный момент, в зависимости от направления политического ветра.
Поэтому накануне заседания Корнелий убеждал Клеменцию не учинять публичного скандала. «Ваши обвинения против Софии недоказуемы, – говорил он Клеменции. – Ваш сын не стал с нами сотрудничать, надежных улик у нас нет, а все слова о том, что София тяжела от Марсия, сыграют против нас. Если она и вправду тяжела, София объявит, что ждет ребенка от Юния, своего мужа. А если нет, если она и Марсий разыграли вас, мы в лучшем случае останемся в дураках, а в худшем – будем отвечать за клевету»
Фурия выслушала своего неожиданного союзника – и поступила по-своему. Её речь была длинной, пылкой и гневной. Она припомнила Юстинам всякие грехи, совершенные за годы правления князя Тита, и закончила последними просчётами правительства в нарбоннских делах, также упомянула попытки Софии соблазнить Марсия. К радости Корнелия, Клеменция, вняв его советам, умолчала о будто бы имеющей место беременности Софии. В целом речь получилась яркой и запоминающейся; сенаторы отметили её овацией; многие ликовали и в душе, что, наконец, пришел тот день, когда могущественным Юстинам досталось от Фурии, как прежде доставалось другим князьям, и даже сверх того досталось. Наблюдая за реакцией коллег, Корнелий поймал себя на мысли, что сейчас бы самое время проголосовать за отставку первого министра!
Но в это самое время, когда Клеменция уже сыграла своё соло, а Корнелий готовился сыграть свое, в гостевой ложе зала заседаний обнаружилось движение. Изумлённому взору сенаторов предстала группа наряженных в диковинные одежды людей. Эти одежды напоминали не то старогреческие хитоны, не то домашние халаты, однако каждый такой халат был расшит золотой вязью. На округлых лицах едва приметными