Вану исполнилось три года, на уроки к его матери стал приходить местный парень по имени Сэмми Тэлбот. Однажды он пришел в свое обычное время и начал играть «Вальс-арпеджио» Кэролин Кроуфорд. Это была пьеса среднего уровня, в ходе исполнения которой музыканту приходится перекрещивать руки. Сэмми уже весьма долго работал над пьесой, и она получалась у него неплохо. В конце концов Рилдия отпустила его домой и занялась своими делами, но внезапно из кабинета вновь послышались звуки музыки. «Скажи Сэмми, пусть идет домой, – крикнула Рилдия сыну. – А то мама будет волноваться!» Но музыка продолжала звучать. Заглянув в кабинет, мать увидела, что это Ван сидит на табурете перед инструментом и бегло играет отрывок из пьесы.
– Что? Ты хочешь научиться играть на рояле? – спросила она.
– Да, мама, – смело и уверенно ответил ребенок.
– Но тогда, – бодро сказала Рилдия, – не надо играть на слух. Нужно понимать, что ты делаешь.
Она вписала имя сына в журнал и стала проводить с ним регулярные занятия по полной программе [ТМ1]. Харви сколотил для него классную доску, на одной стороне которой были нарисованы нотные линейки, а вторая оставалась гладкой. Рилдия покрывала доску странными значками, тайным языком музыки, приверженцем которой должен был стать маленький Ван: адажио – медленно, спокойно; аллегро – быстро, оживленно; аллегретто – умеренно быстро; рубато – свободно.
Ван играл в эти значки так, как другие дети играют в игрушки. Конечно, время от времени он возился и со своим трехколесным велосипедом, и с игрушечным грузовиком. Иногда он пытался отлынивать от уроков, которые на первых порах продолжались по часу в день
с перерывами. Но обычно, как только Рилдия трижды хлопала в ладоши, он с удовольствием прибегал играть. Иногда они сидели рядом, иногда он устраивался у нее на коленях. Мать и сын времени зря не тратили. «На уроках, – сказала она ему в самом начале занятий, – я не мамочка, а твоя учительница» [ТМ1]. В четыре года состоялся дебют музыканта в местном женском колледже (чтобы посадить исполнителя на табурет перед роялем, его пришлось взять на руки). А в пять, после того как Ван услышал по радио Рахманинова, он за обедом сообщил родителям, что собирается стать пианистом. Харви нахмурился: «Посмотрим, сынок, посмотрим» (цит. по [VC, 66_ 10]) и проворчал что-то о том, что Рилдия забивает сыну голову всякой ерундой. Приветливый, но замкнутый человек с густой копной темных волос, коротко подстриженных по бокам и на затылке, Харви тешил себя надеждой на то, что Ван станет врачом-миссионером[20].
Харви нахмурился: «Посмотрим, сынок, посмотрим» и проворчал что-то о том, что Рилдия забивает сыну голову всякой ерундой.
За мягкими манерами и живым смехом Рилдии Би скрывались железная воля и решительность. Сын воплотит в жизнь ее заветные мечты, он пройдет тот путь, который должна была пройти она! К этому времени Ван не отходил от инструмента даже