И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
И сколько нет теперь в живых
Тогда веселых, молодых!
И крепок их могильный сон;
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унывный надо мной
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройдет,
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон!
Разведчик замер: помимо своей воли он перенесся в старую Россию, которой больше не существовало и о которой он мало что знал. Вечер завершился тем, что Рахманинов и участники хора оделись, выпили по рюмке водки и ушли в холодную нью-йоркскую ночь. Феклисов больше никогда не встречал великого музыканта, но вскоре после этой встречи в его офис в консульстве на Восточной 61-й улице прибыл неизвестный мужчина, который оставил там значительную сумму, выделенную с концертных сборов Рахманинова, и его заверения в любви и преданности своей Родине.
Русская революция стала подарком для американских любителей музыки. Спасаясь от большевиков, Рахманинов, его жена и две дочери на открытых санях с мешком, полным нотных блокнотов и партитур, покинули страну. В 1918 году музыкант снова оказался в Нью-Йорке, где за девять лет до этого, 28 ноября 1909 года, состоялось первое исполнение его самого известного фортепианного концерта – Третьего (концерт был исполнен с оркестром Нью-Йоркского симфонического общества под управлением Вальтера Дамроша). Это событие затмило даже американский дебют его блестящего соотечественника Сергея Прокофьева, который прибыл в США в начале того же года. Конкуренцию Рахманинову мог составить разве что пианист-виртуоз Владимир Горовиц, который в 1925 году бежал из России, спрятав в сапогах наличные доллары и фунты. Рахманинов в Америке заработал немало денег. Его дом в Нью-Йорке стал местом проведения светских раутов с русскими гостями, русской прислугой и русскими порядками, но тосковавший по дому музыкант продолжал тщательно избегать встреч с представителями презираемого им советского режима. А Феклисов настолько заинтересовался легендарным музыкантом, что за свои деньги купил билет на его выступление в Carnegie Hall.
Представители первой волны русских эмигрантов уже доминировали в американской музыке, когда пришла вторая волна. В 1939 году композитор Игорь Стравинский уехал из разрушенной войной Европы и обосновался в солнечном Западном Голливуде. Здесь он присоединился к удивительной лос-анджелесской диаспоре, состоявшей из хореографа Джорджа Баланчина (урожденный Георгий Баланчивадзе из Санкт-Петербурга), скрипача из Литвы Яши Хейфеца и знаменитого пианиста Артура Рубинштейна, который родился в той части Польши, что входила в Российскую империю. Вскоре сюда переехал Горовиц, а потом и Рахманинов. Последний купил дом в Беверли-Хиллз неподалеку от дома застенчивого Стравинского, который называл знакомого русского композитора «шесть с