Подмосковные вечера. История Вана Клиберна. Как человек и его музыка остановили холодную войну. Найджел Клифф

Коммунистической партии издал постановление, которое содержало нападки на этих и других ведущих композиторов[31]. Они обвинялись в проявлениях буржуазных тенденций. В советском лексиконе, где многие слова приобрели значения, противоположные обычным, слово «буржуазный» означало «авангард западного происхождения». В паре с ним использовался термин «формализм», что означало творчество, не стесненное никакими ограничениями. Такая «вырожденческая музыка» отвергалась как трудная для понимания и, следовательно, бесполезная для развития пролетарской культуры. На ее место ставился социалистический реализм, который был призван изображать не настоящую жизнь, а скорее жизнь в некоем идеальном пролетарском раю. На практике такой подход выродился в написание множества плохих и тяжеловесных подражаний Чайковскому, приправленных напевными мелодиями и «зовущими на подвиги» героическими темами. Гонорары композиторам платило государство; от него же они получали определенные привилегии. В силу этого до тех пор, пока композиторы повиновались указаниям партии, их материальное положение никак не соотносилось с их талантами.

      Это стало совершенно очевидно, когда выступавшие на Первом всесоюзном съезде советских композиторов заклеймили музыку «товарища Прокофьева» как «хрюканье и царапание» и высмеяли творчество «товарища Шостаковича» за «зашифрованность, нервозность, обращение к миру уродливых, отталкивающих, патологических явлений»[32]. Оба композитора были названы «врагами русской музыки»[33].

      В сталинской России это угрожало не только карьере, но, возможно, и жизни. Прокофьев обнаружил, что многие из его произведений запрещены, а остальные не исполняются из-за страха вызвать официальное неудовольствие. Погрязший в долгах композитор уединился на даче, чтобы сохранить энергию для творчества. Жившая отдельно от Прокофьева жена Лина, испанка, была арестована по обвинению в шпионаже и помещена на Лубянку, в желтое здание тюрьмы в неоклассическом стиле, находившейся в самом сердце советского полицейского государства. После девяти месяцев пыток ее приговорили к двадцати годам лагерей строгого режима. Так она оказалась в ГУЛАГе, печально известной сети принудительных трудовых лагерей, разбросанных по всей территории Советского Союза. Приговор, основанный на выбитых признательных показаниях, был не более чем бюрократической формальностью; достаточно сказать, что в те дни существовал даже специальный термин для обозначения супругов и детей осужденных – «член семьи изменника Родины».

      Я… начал говорить языком, непонятным народу… я знаю, что партия права, что партия желает мне хорошего. Я искренне благодарен за критику…

      Что касается Шостаковича, то он еще раньше, в 1936 году, был ошельмован и подвергнут остракизму, причем настолько страшному, что в течение нескольких месяцев его жизнь буквально висела на волоске. Новые атаки он встретил с ужасающим смирением.

      «Опять, –