– Когда?
– Два дня назад. Сердце не выдержало.
– А другой гроб?
– Для лейтенанта Павела из 6-й роты.
– Умер Павел?
– Да.
– Когда? Как?
– Да… позавчера. Тоже позавчера. Он был на высоте, снаружи, и крепил оконные рамы вместе с военными. Работал со строительным пистолетом. Когда выстрелил третий дюбель, сломался боек и дюбель вошел ему в левый глаз. Умер на месте.
– Он был женат?
– Да. У него остался и ребенок. Жена приехала вчера… Горе большое, что тут…
Солдат стоит передо мной, тяжело дыша, и пар выходит у него изо рта и тает в воздухе. Добавляет, глядя на меня почти в упор:
– И старшина был женат. Имел троих детей.
– Да… Постойте! А где же трупы?
– В морге, товарищ лейтенант.
– В военном госпитале?
– Нет. Что им там делать? Сейчас они в большом морге, в Институте судебной медицины, позади танковой дивизии на шоссе Олтеницей, в 4-м секторе. Им делают вскрытие. Только зря доктора их режут. Якобы нужно констатировать причину смерти. Что там констатировать?
– Ага. И вы едете туда?
– Мы их несем только до ворот. Оттуда их заберет грузовик.
– Ступайте! – говорю им.
И солдаты удаляются. Взбираюсь на леса, откуда раздаются размеренные удары молотка, потом спрыгиваю с лесов вовнутрь мастерской на отметке «57», – совсем высоко, где работают плотники Джирядэ Костаке. Готовят доски для лесов, которые будут смонтированы с наружной стороны, выше этой отметки.
Диск циркулярной пилы резво вращается. Люди толкают к нему по верстаку широкие доски, чтобы подогнать под нужный им размер, и, когда дерево доходит до диска, стальные зубцы с аппетитом кусают его, металл издает стонущий звук и дымится древесной пылью. Ноздри щекочет запах смолы. Шум стоит такой сильный, что людям приходится кричать друг другу на ухо. Пять работников таскают доски наружу. В одном из углов помещения, превращенного в мастерскую, вижу, как на полу растянулись Добрикэ Вылку и Аврэмеску Георге.
Направляюсь к Костаке, работающему у верстака:
– Что это с Добрикэ и Аврэмеску? – кричу что есть сил.
Джирядэ останавливает машину и говорит мне:
– У них болят животы. Их прихватило внезапно. Выблевали все, что съели. И Дорка тоже чувствует себя нехорошо.
– Скажи людям, чтобы собрались!
Джирядэ делает знак каской, описывая ею широкие круги над головой, и шестеро плотников подходят ко мне.
– Что вы ели? Вам приносил кто-нибудь еду из дома? Вы пили что-то?
Люди отрицают: никто не пил ничего, а из еды – только то, что им давали в столовой. Я строю их и заставляю открыть рты и высунуть языки.
– Некрасиво высовывать язык товарищу офицеру, – притворяется стеснительным Цэкэлэу Паску.
– Ну, так вы и не делайте этого – только, когда я вам приказываю. Ну-ка! Посмотрю на ваши языки!
Но