Павка часто исчезал впереди, возвращался всякий раз с обещанием вот-вот показать их стольный град, мол, уже второй день едут по землям рутуллов. Ингвар хмурился, но однажды все-таки Павка вернулся с криком:
– Стойте! Привал!
– Уже близко? – спросил Ингвар быстро.
– Да. Не стоит, чтобы нас узрели со стен.
Они расположились в густой дубраве, а костры Ингвар велел развести в ямах, чтобы не выдать их блеском огня. Едва успели набрать сушняка, как начали сгущаться сумерки. В лесу они наступают внезапно, даже русы к этому привыкли, загодя расседлали коней, вбили рогатины над кострами. Ингвар придирчиво проверил, чтобы ямы были по колено, не мельче.
Павка сушняк не таскал, ямы не рыл, за дичью не гонялся. Разлегся нагло под деревом, жрал на виду у всех, посмеивался, а обозленному Бояну серьезно ответил, что ему надобно силу копить, на подвиг идет во вражеский стан. Боян ушел, недовольно сопя, а Павке со всех сторон посыпались советы, как лучше совершить свой подвиг, а ежели их застанет мать Любавы, то повторить подвиг и с нею, а вдруг прибежит собака, то и с собакой тоже, чтобы на его стороне была, русов отличала…
С наступлением темноты Павка исчез. Ольха поймала себя на том, что всматривается в звездное небо. Луна светила ярко, заливая весь мир внизу светящимся ядом, самое время упырей, нежити и вурдалаков. Луна – солнце мертвых, Павке придется туго, ибо все зло вылезло из-под земли, бродит в поисках теплой крови…
Ее плечи передернулись. Тут же послышался голос:
– Зябко?
Этот воевода не спускает с нее глаз. Ну просто редкий трус. Она связана уже не веревкой, а ремнем, в довершение ко всему привязана и к дереву. И все-таки он трясется от страха, что она убежит!
Она пренебрежительно повела плечами, когда он набросил на них теплую душегрейку. Она ощутила его запах, что накопился в умело выделанной коже. Почему-то пахнуло морем, таким она представила этот горько-солоноватый запах, так как, кроме своей малой речки, другой воды не видела. Не сразу сообразила, что это просто крепкий пот немытого мужского тела.
– Иди к костру, – велел он сухо.
– Зачем? – спросила она надменно. – Если ты собираешься надругаться над моей женской честью… в тепле да еще на свету, тебе придется меня тащить силой.
Он стиснул зубы с такой силой, что скрежетнуло, будто сдвинулись жернова. Мгновение смотрел ей в лицо, бешено раздувая ноздри, глаза блестели, как у волка. Развернулся так, что плащом ее стегнуло, как бичом, ушел. Она видела, как сел перед костром, красное пламя бросало на резко очерченное лицо странно трепещущие блики.
Павка явился почти под утро. С ним была располневшая женщина. Когда приподняла капюшон, Ольха увидела молодое лицо с полными сочными губами. Щечки были пухленькие, с милыми задорными ямочками. А когда сбросила капюшон вовсе, Ольха в багровом свете костра с ревнивой ноткой отметила крупные навыкате глаза, томные и как бы покрытые поволокой, на которые западают все мужики.
Павка сказал гордо:
– Моя