Гастингс взглянула на куницу. Довольный зверек с набитым животом удобно вытянулся на руке Северна.
– Какой он толстый.
– Да, ему не нужно охотиться. Он еще не успел оправиться после Руанской тюрьмы.
– Лорд Грилэм рассказал про ваше заключение.
– И напрасно. Это не твое дело.
– Судя по всему, он так не считает. Уж коли мы женаты, разве мы не должны знать друг о друге?
Северн уставился на оловянную тарелку с мясом и ломтями хлеба. Жирная подливка давно застыла. Он заметил, что Гастингс тоже почти ничего не ела.
– Для меня это не имеет значения. Ты – моя жена. Ты принадлежишь мне, и я должен охранять тебя, как и остальную собственность.
Видимо, так же думал о ней и отец. Ей было позволено заботиться о нем, обеспечивать всеми удобствами, но оставаться презренным существом. Ведь она только дочь собственной матери. Гастингс слышала, как одна из служанок и госпожа Агнес болтали, что ее мать проклята, родила девчонку вместо наследника, хотя семейная традиция сохранилась и ее назвали Гастингс. Жанет не хотела постоянно рожать, а ведь именно на это обрек бы ее Фоук, стараясь получить сына. И Жанет любила свою дочь, в этом Гастингс была уверена. Отбросив мрачные воспоминания, она посмотрела на мужа, еще одного мужчину, который воспринимает ее только как неизбежное бремя.
– Ты сказал, что по пути спал со многими женщинами. Зачем?
– А что тут непонятного? – высокомерно поднял бровь Северн. – Ведь я мужчина и хотел держать себя в руках.
– Когда мне было пятнадцать, – отважно начала Гастингс, твердя про себя, что можно не бояться человека, у которого на рукаве так мирно спит зверек, – меня поцеловал сын ювелира. Мне понравилось. Наверное, следовало побольше насладиться этим до того, как выйти за тебя замуж.
Видимо, рука Северна напряглась, и куница встрепенулась, готовая соскочить. Тот пощекотал ей головку. Зверек и рука расслабились. Северн подцепил вилкой кусок мяса, осмотрел его, словно убеждаясь, что еда не отравлена, положил мясо в рот, тщательно прожевал и сказал:
– В тебе мало кротости. Для жены это недостаток. Ты должна молчать, повиноваться, не раздражать меня и уж тем более не сердить.
– Я тебя не раздражаю, лишь пытаюсь шутить. Возможно, в моих словах есть чрезмерная ирония. Прошу меня понять, милорд. Я успела рассмотреть, что ты именно мужчина. И весьма сильный, настоящий защитник и воин. Я это признаю. Готова признать тебя и как супруга, раз лишена возможности выбирать, однако я никогда не стану подстилкой, о которую можно вытирать ноги. Даже мой отец не требовал от меня подобного.
– Муж – не отец.
– Да. – У Гастингс возникло чувство, что она пытается биться головой о крепостную стену. – Ты прав.
– А ты не слишком оплакиваешь отца.
– Я уже наплакалась