«Павел Семенович, дорогой, Пете очень плохо. Опять старается руки наложить на себя. Год назад вену вскрыл, заметили друзья, отлупили, чтобы он этого не делал. Потерял много крови, но выжил. А на этот раз распорол себе живот, как говорит, хотел харакири сделать. Сейчас лежит в тюремной больнице в очень плохом состоянии. Не знаю, выживет или нет. Недавно, в порядке исключения, руководство тюрьмы разрешило мне посетить его. Меня здесь уже все знают, декабристкой зовут. Я устроилась в конторе леспромхоза уборщицей. Не только конвоиры, но и начальство тюрьмы знает об этом. Потому и пустили на территорию лагеря. Брат твой очень хочет перед смертью повидаться с тобой. Просит и умоляет, если сможешь, приезжай.
С уважением Лариса».
Так писала в письме жена брата.
«Зачем ты поступаешь так, брат? – подумал про себя Павел Семенович. – Почему ты пошел по такому пути? Ведь мы с тобой были как две капли воды похожи не только внешне, но и по характеру, по поведению. Почему ты стал таким?»
И вспомнил он свое детство, когда они, два брата-близнеца, босоногие дошколята, лазили по деревянному забору яблоневого сада к яблоне. Только успели сорвать по одному яблоку, как сзади раздался голос старика Кондрата Акимовича.
– Ах вы, пострелята! Опять лезете в чужой сад?
Оба брата спрыгнули с забора, стоят рядом, плечом к плечу, прижав сорванные яблоки к груди и опустив головы, в один голос произнесли:
– Дед Кондрат, очень кушать хочется.
– Как бы сильно ни хотелось кушать, – спокойным тоном объяснил дед Кондрат, – воровать нехорошо. Подошли бы ко мне и попросили. Дед Кондрат для сирот не пожалел бы пару яблок. Неужели ваша мама не объясняла, что брать чужое без спроса – нехорошо. Мои родители всегда внушали, что лучше умереть с голода, чем воровать чужое.
Подошел дед Кондрат и погладил по головам ребят, затем спросил:
– Кто из вас Петр, кто Павел?
Мальчики опустили головы, а лица у них покраснели до ушей. Вместо ответа опустили глаза и замолчали.
– Как бог создал таких совершенно одинаковых двух лиц, похожих не только внешне, но и по характеру? – восхищался дед Кондрат.
Вспомнил Павел Семенович, как в этот же вечер, когда по улице они шли с матерью домой, дед Кондрат остановил их, стал читать нотацию их матери о последствиях неправильного воспитания детей, их мать, Ксения Ферапонтовна, женщина тучная, модно одетая, на голове шляпа с пером, едва сдерживая злость, слушала нотацию деда Кондрата.
– Сейчас, пока они маленькие, их надо учить различать шалость от плохих поступков, – говорил дед Кондрат.
– Дед Кондрат, – прервала старика мать, – скажите, сколько яблок они взяли у вас, я сейчас вам заплачу.
Хотела она открыть ридикюль.
– Что вы, что вы, – остановил дед Кондрат, – я не о яблоках переживаю. Яблок-то у меня в этом году большой урожай. Я о другом, о воспитании детей. Ребята-то больно хорошие. Не надо, чтобы взятие без спроса чужого вошло в привычку. Ведь это воровство, это не шалость. Надо сейчас следить за их поступками, чтобы потом не было поздно.
– Я не двужильная, чтобы и работать, и дом содержать, и следить за этими сорванцами, – чуть не плачущим голосом стала жаловаться мать и дала подзатыльник Петру. – Вот жена брата моего мужа, Мария Васильевна, хочет одного из них усыновить. Вот возьму и отдам этого, – показывает на Петра, – или нет, этого, – показывает на него, Павла.
Павел жалостно смотрел на мать, глаза залились слезами, схватил мать за ногу, прижался и стал рыдать.
Вспомнив все это, Павел Семенович прослезился. Он вытащил носовой платок, вытер глаза и высморкнулся.
«Да, между прочим, ты еще в школьные годы вырос совсем не таким, как я, – подумал он. – Не зря Мария Васильевна говорила: «Брат твой Петр каким-то шалопаем растет». Ты любил бегать за девчонками. Даже уроки в школе пропускал. Ты передо мной всегда хвастался, как целовался с девчонками, а я стеснялся почему-то к ним подойти, тем более о чувствах своих высказывать».
И тут перед глазами Павла Семеновича прошла эта история, история их жизни.
Вот уже начало 60-х годов ХХ столетия. В городском парке все аллеи заставлены щитами, показывающими достижения народного хозяйства страны. Везде портреты Никиты Сергеевича Хрущева, у входа – большой транспарант со словами: «Слава Октябрю» и крупными цифрами – «55 лет».
На скамейке недалеко от входа в парк сидит молодая симпатичная девушка Антонина, скромно одетая. Смотрит она в сторону входа. Чувствуется, что кого-то ждет. Люди заходят в парк, выходят из парка, парами, одинокие, компаниями.