Князь смотрел на море белых славянских рубах, на сермяги, что плыли по улицам за гробом. От его глаз не ускользнуло, что некоторые его дружинники крестятся и что-то шепчут.
И эти – кроткие! Вот куда зараза достигла!
На минуту ему стало страшно. Безоружное многолюдье – неотвратимое, как горный обвал или половодье, более напоминающее стихию, чем людской поток, – было страшнее любого войска. Там, в бою, был враг, были свои, здесь – ни врагов явных, ни своих…
И похороны матери шли как бы без него. Конечно, он стоял на почетном месте, конечно, проходя мимо него, люди наклоняли головы, но делали все сами, никто не слушал ни его распоряжений, ни приказов его воевод. Он понял, что с уходом матери эти люди перестали быть его подданными. Киев его не хотел. Киев его исторгал. Старый, хитрый Свенельд все понял еще раньше Святослава и сказал, как всегда утешая:
– А что тебе в Киеве сейчас? Начнешь тут порядок наводить – восстанут! А у тебя дружина вся на Дунае. Да пропади они пропадом! Сначала нужно там победить, а уж потом, во славе, вернуться и каждому воздать по заслугам – кому кол, кому петлю.
Они сидели в пустой горнице Ольги. Варяги стояли у дверей, и Святослав знал – сей покоец так срублен, что подслушать говоримое в нем невозможно, потому говорили без опаски.
Свенельд сидел, упираясь железными поручами в подлокотники, в том кресле-троне, где сиживала мать.
– Киев, – говорил он, – нужно как вражеский город брать! А для этого надо самим сильным сделаться! Далеко зашла ржавчина христианская – сразу не вытравишь.
Седые прямые волосы космами свисали из-под боярской шапки Свенельда. Из-под мохнатых по-стариковски бровей цепко глядели свинцовые глаза.
– Поставь им князя! Пущай радуются и ведают, что власть здесь – твоя.
– Кого ставить? – спросил Святослав.
– А кого они хотят – Ярополка. Раздели меж сыновьями державу, а сам властвуй над всеми.
– А Олега куда?
– Да все равно! Хоть бы в Овруч! Сыновья не в тебя пошли – слабы!
– А Владимира? И он ведь мне сын!
– Этот другой! Этого нельзя в Киеве оставлять! Этот – волчонок. Ушли его подальше. Вон Новгород князя просит – ушли его туда…
Свенельд потянулся, и старые суставы его затрещали.
– И пусть Ярополку радуются… – сказал он.
– Ярополк руку Византии держать будет! – прохаживаясь по горнице и тяжко ступая по скрипучим половицам, сказал князь. – Я думаю, бабка его крестила тайно.
– Ну и что? Сила-то у тебя.
– А то! – сказал Святослав, придвигаясь к самому его лицу и дыша горячо, по-звериному. – А то, что усилься Ярополк – и ты предашь меня!
– С ума ты сошел! – не сморгнув, ответил старый варяг. – Я с тобой от рождения