– Венецианский яд. Им в свое время всех местных дожей перетравили. Действует не сразу, через седмицу, но наверняка.
– Что же сам не передашь?
– Малява на меня зуб имеет, я его супружницу иногда тискаю. Хороша баба, дураку досталась. Может со злости и донести.
– Боязно, Григорий Лукьянович.
– Ну тогда и сиди в своем Романове дурак дураком! – вспылил Скуратов. – А когда Ивашку изведем без тебя, ни на что не рассчитывай.
– Сам что ли царем станешь?
– Молю тя… Куда нам, – осклабился Скуратов. – Выдам, к примеру, свою среднюю Марию или Катьку младшую за Димку Шуйского. Шуйские ведь тоже Рюриковичи.
– Все просчитал.
– А то! Без этого нельзя. Так согласен что ли?
В земляной избе повисла тишина. Только щелкали жиром толстые свечи, да скреблись за дубовыми стенами мыши.
– А ежели смута начнется? – сокрушенно помотал головой Старицкий.
– Непременно начнется, – потер в предвкушении руки Малюта. – Даже хорошо что начнется. Тут-то нам Андрюшка Курбский и пригодится. Придет с польским отрядом и утихомирит народец. Стрельцов подкупим. Многие из них и сами хотят, как за границей. Взойдешь на престол, словно по облаку небесному. Женишь своего Василия на одной из моих дочерей. Породнимся, Владимир Андреевич! Или брезгуешь с опричником, гончим псом связываться? Смотри, – вдруг зло зыркнул он на князя, – не прогадай.
На лице князя заиграла кривая улыбка. Под глазами натянулись морщинки.
– А не боишься прогадать сам, Гриша? Вот сяду на трон и первым делом велю сварить тебя в кипятке на Торговой площади.
– Не боюсь, Владимир Андреевич, не боюсь. Любому самодержцу мой талант понадобится.
– Палача?
– Ага. Кровь – любимая пища царей.
– Ладно! – ударил по столу красными он напряжения ладонями Старицкий. – Или пропадать или… Согласен! И все же неплохо, ежели бы Сигизмунд в ближайшее время войско хотя б на Тверь или Клин двинул, братца пощекотал. Дался ему этот Полоцк.
– Ливонская война теперь скоро не закончится. Об том еще поговорим, Владимир Андреевич. Коробицу-то не забудь.
На том встреча и закончилась. Выпив еще пару чарок анисовой, Малюта завалился спать, а чуть свет верный Бакуня оттолкнул лодку от острова.
Тем же днем боярин вновь присоединился к своему войску, которое по приказу царя ходило к Полоцку «отгонять проклятого Андрюшку Курбского». Позвал Бакуню. Взял за шиворот, дыхнул тяжелым ртом, сунул под нос сложенную вчетверо бумагу:
– Скачи наперед меня в Москву. Передашь сей донос думному дьяку Разбойного приказа Тимофею Никитину. Молю тя, чтоб ни одна душа… иначе твою выну.
– Обижаешь, Григорий Лукьянович, когда я тебя срамил?
– Ну, смотри, дворянский сын, – ласково, но больно потрепал Скуратов его рыжий чуб.
В письме, неровным, еле разборчивым почерком малограмотного Малюты было написано: «Сим сообщаю, что царский